Глаза Беспрозванных приобрели дикое выражение, а на лбу выступила испарина. Ноги, похоже, у него подогнулись, и он тяжело опустился на диван рядом с Наташей, которую совершенно не взволновал такой неожиданный и, по большому счету, очень оптимистичный диагноз.
– А вы ничего не путаете? – еще раз решил уточнить Валера тяжелым, незнакомым мне голосом. – Она считала, что у нее не может быть детей.
– Это у ее первого мужа не может быть детей, – ответила Ангелина Степановна.
Валера, сраженный провидческим даром женщины, не мог больше произнести ни слова. А я осторожно спросила:
– Значит, ничего страшного нет?
– Конечно, есть, – серьезно ответила женщина. – Говорю же вам, у нее сильнейший токсикоз. Вашу подругу надо срочно везти в больницу. Я сейчас дам ей кое-что выпить, но... в ее случае нужна комплексная медицинская помощь. – Она что-то сказала женщине, которая привела нас в дом, и та, кивнув, вышла из комнаты.
– А эти... знаки и надпись на листке... они что-то обозначают? – опять спросила ее я. – С Наташей ничего страшного не сделали? Как это называется... может быть, есть порча... сглаз?
– Та, которая подсунула ей этот листок, скорее всего, хотела напугать, потому что изобразила бессмысленный набор неких символов, которые, по-моему, ничего не означают. Во всяком случае, в своей небедной практике я с такими не встречалась.
– Вы поняли, что листок подложила женщина? – удивилась я.
– Ну... вообще-то догадаться нетрудно, но я могу ее описать, чтобы вы уж ни в чем не сомневались: пышноволосая (медный каштан), яркая, зеленоглазая и статная. Красивая. И вам, – Ангелина Степановна выбросила палец в сторону Беспрозванных, – морочит голову. Все, что она говорит, стоит ровно столько же, сколько эта бумажка. – Она бросила ему на колени листок с полузверями и пугающей надписью.
Валера повертел его в руках, смял в комок, сморщился и простонал:
– В такую даль везли... чуть не уморили...
В комнату вошла женщина с начищенным медным ковшиком и начала поить Наташу. Та пила с трудом, стуча о край ковшика зубами и захлебываясь.
– Вот что! – Ангелина Степановна склонилась над столом и принялась что-то писать. – Я сейчас дам вам записку в местную больницу. Отвезите вашу Наташу туда. Я в этой больнице много лет проработала, меня там хорошо знают, и вас примут. Вот тут я адрес пишу и фамилию врача, к которому надо обратиться. Потом, когда Наташе станет получше, перевезете ее к себе в Петербург, в гинекологию, в дородовое отделение.
После того как мы устроили Наташу в больницу, я прямо во дворе накинулась на Беспрозванных:
– Негодяй ты, Валерка! Что у тебя за дела с этой рыжей коброй?
– Ребенок... – невпопад проговорил он. – Девочка... Это что-то невероятное... Наташа говорила, что не может... и вдруг...
– Ты не увиливай от вопроса! – разозлилась я. – Почему опять связался со своей бывшей женой? Ты что, разлюбил Наташу? Отвечай немедленно! Если так, мы к этому ребенку тебе не дадим и подойти! Понял?!
– Если бы ты знала, Альбина, как мне плохо, ты перестала бы на меня орать, – устало сказал Валерий.
– Нет, вы посмотрите на него! Ему плохо! Бедный и несчастный! Может, тебя еще и пожалеть, и в эту же больницу пристроить?! Это Наташа чуть богу душу не отдала от токсикоза, страха, горя и любви к тебе, подлецу!
Неожиданно для себя я вдруг расплакалась. Видимо, напряжение, в котором я находилась в течение последних дней, дало себя знать. Валера затолкал меня в такси, и мы поехали обратно в Питер.
Я еще долго всхлипывала, потом опять приставала к Беспрозванных с вопросами, на которые он не желал отвечать в присутствии водителя. Потом, совершенно измученная всеми событиями, долгой дорогой и голодом, я уснула у него на плече.
Объяснялись мы с ним на нашей с Сонечкой кухне за пельменями, которые купили по пути в магазине около моего дома.
– Понимаешь, она никак не могла успокоиться, что я женился, – рассказывал мне про Любу Валера.
– Что ж, она так и собиралась всю жизнь скакать от тебя – к тебе? – удивилась я.
– Не знаю, на какой срок она рассчитывала, но эти скачки удавались ей довольно продолжительное время, пока у нас с Наташей все не началось... Я не видел Любу около года, но, как только появилась Наташа, она тут же материализовалась у меня в квартире. Как почуяла! Я заехал на квартиру племянника за вещами, а она встречает меня хлебом-солью и борщом с пирожками. Я уже успел и забыть, что у нее ключи остались. А потом началось... Такую неземную любовь изобразила, тебе и представить трудно.
– Где уж нам уж! – презрительно проговорила я.
– Она действительно очень красивая, но дело даже не в том... Мы ведь с ней всю жизнь, с восьмого класса... Нам было по четырнадцать, когда мы на свечке поклялись в вечной любви и верности.
Я весьма неуважительно хмыкнула, но на Валеру это не произвело никакого впечатления. Он уже весь ушел в воспоминания:
– Ожоги были сумасшедшие! До сих пор помню запах паленого мяса. Я еле оторвал ее руку от пламени, а она прижала свою рану к моей и сказала, что мы теперь навечно муж и жена, хотя у нас тогда никаких интимных отношений еще и не было. Как школу закончили, сразу поженились. Любил я ее, Альбина, очень любил. Мне казалось, что и она меня любила. А потом... Ты наверняка догадываешься, что с ней случилось... В силу вошла, свою власть над мужчинами почувствовала. Любой готов был перед ней пасть. А кто я? Никто! Школьная любовь... Детские игры со свечкой... Смеху подобно! Разве стоит это принимать во внимание? Да и красавца из меня не получилось...
– Ну и оставила бы тебя! Чего привязалась?
– Раны зализывать приползала. Влюбить в себя кого-нибудь ей ничего не стоило, а вот удержать... Это всегда труднее.
– А ты, конечно, и рад был! – не могла не съязвить я.
– Я же сказал, что любил очень. Каждый раз надеялся, что уж в этот раз она вернулась навсегда. Ан нет... В себя придет, успокоится, перышки почистит и – в новый полет за счастьем! Честно говоря, я себя уже приговорил к пожизненному ожиданию Любы. Хоть миг – да мой! Поверишь, кроме работы и ожидания, когда она опять приедет, ничего больше не интересовало... Я так удивился, когда сослуживица мне сказала, что выгляжу я, как бомж, а в зеркало с пристрастием вгляделся – аж сам себя испугался. А тут еще Наташа... Она тогда вроде бы все в шутку... и в то же время не в шутку... Я не мог даже предположить, что могу полюбить другую... что меня можно полюбить...
Валера опять сморщился, тряхнул головой и спросил:
– У тебя ничего выпить нет?
Я понимающе кивнула и выставила на стол оставшееся с какого-то праздника «Мукузани».
– Сейчас лучше бы водки, – усмехнулся он, – но и это сойдет...
Мы выпили, и он продолжил:
