– Не знаю… – пожал тот плечами.
– Может, на базаре украли?
– Не знаю…
– А ты в обменник ходил?
– Ходил…
– Может, в обменнике забыл?
– Не знаю…
– Может, где на улице потерял?
– Может… Какая разница? Дурак я… будет мне урок.
– Плевал я на такие уроки с колокольни, – выпалил я, раздраженный его унынием.
– Давайте сделаем вот как… – сказал Илияс. – Мы пойдем ко мне домой, посидим, подумаем, я позвоню своему знакомому, он работает в полицейском участке, хороший мужик, он приедет, и решим, что делать, ма щей?[40]
Нет народа гостеприимней, чем сирийцы. Этого у них не отнять.
Мы пошли к Илиясу, его квартира, как всегда, блестела. Он приготовил чай и позвонил своему другу из полиции. Валик обреченно сербал чай и приговаривал:
– Зря это все… зря… не надо звонить… человека тревожить… денежки тю-тю…
Через час приехал знакомый полицейский: небритый, расхристанный, форма грязная, лацканы потрепанные, погоны вот-вот отвалятся, бляха ремня висит на массивном пузе, волосы его торчат в разные стороны. Но зато с автоматом Калашникова, и здоровенный, как медведь, кулачище, что моя голова, таких больших пальцев я в жизни не видел! Не человек, а гора сорняковая. Он еле в дверь вошел. Уселся на диван, изрядно потеснив нас с Валиком. Пахло от него верблюжьим навозом, прелыми травами и матэ.
Из кухни вышел Илияс, они обнялись и расцеловались в щечки.
– Ну что тут у тебя? Иностранцы? Ага, да, я с Арафатом приехал, мы на машине…
– Чего он не зашел? – спросил Илияс. – Друзья, это Абу Карим – лучший полицейский в городе.
Абу Карим заржал так, что стены и стекла в рамах задрожали.
– Ясное дело, денежки таксист спер. Поехали! – сказал Абу Карим и проглотил предложенный чай одним глотком.
И мы поехали на полицейской машине в Старый город, где несчастный Валик и потерял денежки.
Вот какую тактику на ходу разработали Абу Карим и его носатый напарник: они поставили полицейский джип прямо поперек дороги, прихватили автоматы и начали тормозить проезжающие мимо такси. Мы с Валиком скромно стояли в сторонке. Абу Карим выволакивал озадаченных, напуганных таксистов из машин, а Арафат брал их моментально на мушку.
– Вот этот? – спрашивал Абу Карим Валика.
Валик приглядывался к лицам, он сомневался и был напуган не меньше таксистов, ему не хотелось подставлять невиновного человека, ясное дело.
– Может, он? Может, тот? Может, вот этот? – гремел Абу Карим, подводя сразу несколько таксистов. – Как выглядел твой таксист? Переведи ему? Он что, не запомнил?
– Не помню, он был араб…
Глупый-глупый, бедный Валик! Да тут все таксисты – арабы!
– Опиши, как он выглядел?
– У него сзади был волос кучерявый, – сказал Валик.
По команде выстроенные вряд таксисты повернулись спинами, у трех бедолаг оказались кучерявые патлы на затылке. Ни одного из них Валик выбрать не рискнул. Я очень обрадовался, что волосы у таксиста-злодея были кучерявыми, потому что слово кучерявый в арабском языке одно из моих любимых. И я с наслаждением смаковал его, выкрикивал, шептал, полоскал во рту:
Муказбар Муказбар
Муказбар
Слово гипнотизировало меня и завораживало.
Таксисты на желтых иранских машинах метались по площади Старого города, будто блохи, Абу Карим отлавливал их, целился и выводил на свет. Попался один наглый таксист, который не хотел вылезать, потому что ехал с пассажирами и пассажиры его спешили. Арафат помог Абу Кариму достать наглеца, также под горячую руку попали и пассажиры. Странные продолговатые лица, очень подозрительные и какие-то искрящиеся глаза, источавшие животную злобу.
– Давай, переведи ему, чтоб он сказал, что это – тот таксист! Я с удовольствием посажу его в зверятник на недели три, а может, шесть… тебе понравится в зверятнике, аху маньюке![41]– пообещал Абу Карим таксисту.
Но Валик усердно пожимал плечами, он попросту забыл, как выглядел таксист. Один допрошенный сказал нам:
– Я знаю таксиста, который подвозил сегодня иностранца. И волосы у него сзади кучерявые (к слову, у говорившего тоже были кучерявые волосы на затылке). Его зовут Рафик.
И он объяснил Абу Кариму, где живет Рафик. Мы прыгнули в машину и поехали к Рафику. Уже давным-давно стемнело и становилось холодно. Подъехав к частному дому, Абу Карим вылез из машины и принялся драть глотку и тарабанить кулачищами в железные ворота. Свет в окнах дома отсутствовал, да и на улице темень. Абу Карим прыгнул в машину, и мы опять поехали.
– Сейчас навестим хозяина обменного пункта, я знаю, где он живет.
Мы приехали к роскошному двухэтажному особняку, хозяин – сухенький старичок в очках с золотой оправой, выглядел как человек, имеющий большой опыт работы с деньгами. Долларами и лирами. Наверняка деньги ему снились каждую ночь. Он впустил нас в зал, и мы уселись на диван. Валик боязливо поглядывал на арабов, словно ожидал в любой момент удара исподтишка.
– Да, действительно, – сказал хозяин обменного пункта. – Он сегодня вечером приходил к нам. Я поменял ему двадцать долларов на лиры, а потом он ушел. Каждый день после закрытия я сам драю пол, если бы он обронил их, я бы заметил.
По всей видимости, хозяин обменника был очень уважаемым человеком в городе, Абу Карим разговаривал с ним крайне вежливо и даже специально убавил басистость собственного голоса. Напарник его Арафат сказал:
– Ладно, что тут поделать… поехали в участок, оформим заявление.
Полицейский участок располагался на окраине Старого города. Только когда мы зашли внутрь, до меня дошло, что вначале этого всего переполоха мне следовало поставить в известность милого директора, так как он головой отвечает за наши судьбы. Достав телефон, я набрал директора. Сонным голосом ответила его супруга и сказала, что директор уже третий сон видит. Я сказал, что дело очень важное и мне придется наверняка тут что-нибудь подписывать, а я не знаю, стоит ли подписывать, и вообще не знаю, каковы дальнейшие планы у господ полицейских на наш счет.
Через минуту она растолкала директора.
– Какого хера? – злобно прорычал он в трубку.
Я вкратце разъяснил ему ситуацию. Он подумал-подумал и ответил:
– Значит, так, мудаки, подписывайте ваши заявления и ложитесь спать. А Валику передай, что он хороший мудак, работящий, можно сказать, мудила с большой буквы, и поэтому пусть сильно не переживает за деньги, я ему премиальные выпишу.
