И только у Ма с ее парой огурцов — чистая, не замутненная никакими практическими соображениями радость поиска и находки!
Вот теперь радуется Ба.
Часов в одиннадцать появляются первые гости: звякает щеколда калитки и раздается крик:
Я с лаем стремительно лечу на зов — должна же я поздороваться с родственниками и заодно обнюхать их сумки. Это Кларуня с Изюней и Софочкой, они машут руками, кружатся на месте, но от меня не увернешься! После меня уже спокойно перецеловываются все остальные. Потом «дачники», хозяева то есть, расходятся по рабочим местам.
На террасе гостей встречает Ба, а я иду прямо на кухню — знаю, они сейчас переоденутся в «дачное», Изя пойдет к Ма:
А Кларуня — на кухню, выкладывать разные вкусности: жареную рыбу, свои знаменитые творожные «кларунчики». Там я ее и поджидаю.
После этого щеколда звякает почти непрерывно. «Гости пошли косяком» (Па). Ма с Рыжушей выносят на газон складные кресла, расстилают на травке под кустами подстилки — гости разоблачаются, располагаются, загорают, беседуют, заполняют весь дом.
— Не обращайте на нас внимания! Работайте! Работайте! — кричат они дачникам. — Мы сами как-нибудь! Изя, что ты там делаешь? Иди сюда!
— А не удрать ли нам и снять маленькую дачку где-нибудь поблизости? — говорит Па Ане, которая тащит к нам на террасу свои кастрюли с обедом на помощь Ма, Ба и Кларуне.
Но это Па шутит. Он рад! Он по-настоящему рад, что снова, как в родительском доме, шумно и весело, что снова за большой родительский стол садится много разных людей, все останутся ночевать и до полуночи будут яростно спорить о политике.
Все продолжается, все как было, все как надо! А на нашу сараюшку Па приколотил номер, снятый со старого родительского дома, — Авиационная, 15.
Пустошка-2, или Грибное лето
Когда Па среди всей этой суматохи начал еще и Штеером заниматься, я поначалу даже не насторожилась — действительно, трудно ездить в переполненных электричках с тяжеленными сумками. Но потом я услышала, как Ма с Леной (сестрой Па) ведет разговоры про Пустошку, и у меня прямо сердце упало — опять! Опять они уедут! Только теперь еще хуже — и Па туда же! Добилась Ма своего!
Ну ладно, тогда я тоже поеду! Они меня знают: вот лягу под колеса Штеера и с места не сдвинусь! И пусть говорят, что хотят: что собак на турбазу не пускают — значит, я буду первая! Что в Штееруше и для них пятерых — Ма, Па, Рыжуша, Лена и Алка — места нет — ничего! В тесноте, да не в обиде!
Но тут выяснилось, что Тарь с Аней не собираются все это время жить на даче. Получается, что Ба останется на даче совсем одна? Страшновато все-таки! Мало ли что может случиться, да и ночью одной неприятно. А вдруг воры узнают, что меня нет, и залезут на участок? Ведь Ба такая боязливая.
К тому же она уже привыкла, что, когда никого нет дома, я повсюду за ней хожу по пятам, как нянька! Ни на минуту ее одну не оставляю.
Со мной и поговорить можно, и пожаловаться, если она плохо себя чувствует. Да и слышит Ба уже не очень хорошо, а я, если чайник на кухне задребезжит или калитка звякнет, сразу голос подаю.
Как-то потихоньку, незаметно, я уже ее приручила — нашу Ба. Она теперь даже, когда мы с ней вдвоем на даче ночуем, дверь в свою комнату не закрывает — хочет, чтобы я легла на пороге. И я ложусь, хотя мне гораздо удобнее в кресле спать, в «мастодонте».
Нет, не могу я Ба одну бросить!
И потом, может быть, Ма в чем-то и права? Надо же и Па немножко отдохнуть, а то и дома, и на даче он ни минуты покоя не знает.
И они уехали: Лена с Рыжушей и Алкой — на поезде, а Ма и Па — на Штеере.
А мы с Ба остались ждать писем.
Ма писала, что Рыжуша живет в домике вместе с Леной и Алкой, потому что иначе Лене с Алкой не дали бы отдельный домик — подселили бы третьего, кого-нибудь чужого. Так что пришлось соврать, что Рыжуша тоже Ленина дочь, и теперь Па зовет Лену «ложная мать», как грибы бывают «ложные» — «ложный белый», «ложные опята».
У Ма и Па тоже отдельный домик, потому что они — «семейная пара».
Еще Ма писала, что в Пустошке все по-прежнему замечательно: и озеро, и лес, вплотную подступающий к воде, а воздух такой хвойный, такой густой, что, кажется, его можно резать ножом, и она, Ма, с удовольствием прислала бы нам кусочек.
Это лето выдалось очень жаркое, но каждую ночь идет мелкий моросящий — «грибной» — дождик, и грибов уродилось несказанное множество: уж их собирают-собирают всей турбазой, а их только больше становится. Прямо под ногами, тут же у домиков вырастают. И только белые! Да какие! Толстенькие, упругие, на крепкой ножке, с плотной шляпкой!
Каждый день в четыре-пять утра Ма с Леной выходят в лес. Еще только светает, и в густом тумане со всех сторон плавают бледные фигуры — это отдыхающие турбазы на грибной охоте. Они проходят почти вплотную друг к другу и то и дело наклоняются к земле. Ма с Леной каждое утро приносят чуть ли не по сотне штук.
После завтрака они, уже с Рыжушей и Алкой, идут на дальнее озеро. И снова лесом, и снова грибы! Рыжуша и Алка соревнуются, кто больше наберет. Забавно на них смотреть: глаза у них напряженные, ищущие — шарят по земле, под деревьями и вдруг обе сразу замечают: вот он, гриб! Стоит, родненький! И они, отталкивая друг друга, кидаются к нему с криками:
— Мой! Мой!
Рыжуша углядывает и выковыривает из земли совсем крохотные грибочки — детки.
Ма выдумала, что грибы хорошо «идут» на песню «Ромашки спрятались, поникли лютики…», и девочки орут ее отчаянными голосами, хотя эти ромашки им уже до смерти надоели. Но что правда, то правда: стоит только сменить песню, например, на Рыжушину любимую «Шел под красным знаменем командир полка…», как грибы прячутся.
После купания на озере и обеда все ложатся спать, только Ма с Леной «как проклятые» садятся чистить грибы. Возле каждого домика между столбами терраски висят гирлянды грибов — сушатся. А вечером Па разжигает в лесу походный примус, и Ма с Леной варят грибы, чтобы потом засолить.
Однажды на них из глубины леса вышло стадо коров, которых Рыжуша ужасно боится, и Рыжуша развернулась и с криком «Мама!» бросилась бежать сломя голову, не разбирая дороги. Па ее едва поймал, а Ма начала уговаривать:
— Ну смотри, смотри! Это же не бык, а корова! Они не бодаются!
