Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
После каждого нового опроса Франсуа расклеивался. И почти тотчас же начинал вести себя со мной жестче. Он нуждался в виновнике, чтобы объяснить свои неудачи. Сам он не мог быть виноват, значит, виновны другие и я. Официально он заявлял, что все это его не волнует, но явно говорил неправду. Что бы с ним ни происходило, я служила громоотводом. Резко выросла безработица — и я немедленно испытала последствия на себе. Допускал ли оплошность кто-то из министров, закрывался ли завод — тут же следовал ответный сигнал: он держался со мной все более отстраненно, все более высокомерно. Как и со всеми. Все ему не нравилось. Даже меню, которые он сам выбирал, даже хлеб, на его вкус недостаточно свежий. И виновата была я.
Опросы общественного мнения показывали неуклонное падение его рейтинга. Первые месяцы пятилетнего срока Олланда напоминали череду воздушных ям. Он всегда хвалил мое политическое чутье. Теперь каждый вечер, когда мы оказывались вместе, я пыталась объяснить ему, что, на мой взгляд, идет не так в сфере пиара и политики. Он слушать не желал ни о каких промахах. Замыкался в себе, раздражался. Показатели снижались быстро и существенно. Все портила картина тотального дилетантизма, как и просчеты, следовавшие один за другим. По мнению Франсуа, в Жан-Марке Эро, которого он сам сделал премьер-министром, соединились все мыслимые и немыслимые недостатки. Плюсом была только лояльность. Но хоть кто-то удостоился его милости? Ни разу такого не слышала — только критику в адрес всех и каждого.
Когда он заговорил о Мануэле Вальсе, министре внутренних дел, которого он прочил на место Жан-Марка Эро, я ему сказала:
— Ты прекрасно знаешь, что, взяв на этот пост Вальса, ты передаешь ему и машину, и ключи от нее. Он сразу сообразит, что с ними делать. Если в 2017 году ты окажешься в слабой позиции, он инициирует первичные выборы и выставит свою кандидатуру.
— Если я окажусь в слабой позиции, то вообще не пойду на выборы.
— Нет, ты соберешься с силами: во время кампании ты был великолепен.
Я продолжала в него верить.
Бывали вечера, когда я принимала правильные решения. Обещала себе не обсуждать с ним проблемы минувшего дня. Искала приятные темы и не находила, а потому либо молчала, либо говорила о чем-то обыденном. Бесполезно: он брал инициативу в свои руки и ругал советников или министров. Он потерял проницательность и трезвость ума, которые прежде были его сильной стороной. И не понимал, что происходит.
Моя ошибка состояла в том, что я тогда не почувствовала, что он нуждается совсем в другом. Что он в замешательстве и ему необходимо утешение и нежность. Ему приятнее — и, разумеется, легче — было найти убежище в объятиях актрисы, которая говорила, что он «неземной», и пожирала глазами, словно влюбленная девчонка.
Переход от феерии избирательной кампании к суровой атмосфере власти — тяжелое потрясение. Как-то субботним вечером мы сидели в «Ла-Лантерн» и смотрели запись концерта Джонни Холлидея на «Стад де Франс». Я перехватила застывший взгляд Франсуа. И догадалась, о чем он думает.
— Тебе этого не хватает, правда?
Он улыбнулся и кивнул. Мы оба знали, о чем идет речь. Мне довелось освещать не одну избирательную кампанию, и я сопровождала Франсуа на многие митинги: общение с народом, бурные возгласы, смешки и ропот в зале, его голос, который ласкает и пленяет, язык жестов… Я одна из немногих журналистов, а порой и единственная, сопровождавшая его в начале пути. Мне никогда не надоедали его речи. Когда наше содружество превратилось в любовь, он прямо со сцены отправлял мне устные послания, понятные только мне одной.
В Елисейском дворце Франсуа не делал различий между теми, кто был с ним рядом ради него и ради блага государства, и теми, кто примкнул к нему ради карьеры или чтобы использовать его влияние. В частности, я опасалась Акилино Мореля. «Специальный советник» оказался человеком специфическим. Мы с ним перестали контактировать. Не переставая руководить кампанией соперника Франсуа на первичных выборах, он заявился на улицу Коши и стал торговаться… Терпеть не могу двуличия.
Как только Франсуа избрали, Морель стал готовить для него речи, вернее наброски речей. Несколько раз во время избирательной кампании Франсуа устроил ему разнос в моем присутствии у нас дома. Акилино обиделся и теперь вымещал на мне свою злость.
Едва переступив порог Елисейского дворца, он занял самый красивый кабинет, закрепил за собой самую красивую машину и стал вести себя как вельможа. Мне несколько раз сообщали о его поведении, в частности в отношении меня. В итоге я поделилась с Франсуа, но тот только отмахнулся:
— У тебя есть доказательства?
— Нет, только свидетельства.
Этого ему показалось недостаточно.
В январе я из Дворца уехала, доставив радость Акилино Морелю. Он даже отредактировал коммюнике в восемнадцать слов о нашем расставании, придав ему оттенок холодного презрения. В мае, когда его вынудили подать в отставку, я тоже обрадовалась. Этот любитель эксклюзивной обуви сам себя загнал в ловушку. Никто больше не придет к нему ее чистить. Его одолело тщеславие.
Когда история с Морелем[34]выплыла наружу, в Елисейском дворце меня уже не было. Но хотя мы с Франсуа расстались, я с беспокойством предупредила его о последствиях. Он полагал, что все это несерьезно.
— Ты можешь по-прежнему закрывать глаза на Мореля, как и на твоего министра бюджета, который держал тайные счета за границей, — последствия будут примерно одинаковы.
Он ответил, что это просто пустые разговоры.
— Если, по-твоему, вызывать чистильщика обуви в Елисейский дворец — это пустые разговоры, значит, ты сильно изменился. Я уж не говорю про деньги фармацевтических компаний.
Наверное, не я одна предостерегала Франсуа, потому что он наконец все понял, и Акилино Морель в один день покинул Елисейский дворец.
В деле о тайных счетах за границей, которые принадлежали министру бюджета, ответственному за борьбу с нарушениями налогового законодательства, президент тоже ничего особенно не усмотрел. А между тем это был тот редкий случай, когда я несколько раз пыталась отстоять свою позицию сразу после появления первых же статей в прессе. Напрасно, он ничего не хотел слышать. И задал мне все тот же вопрос:
— У тебя есть доказательства?
Нет, конечно, откуда у меня доказательства? Зато я все вижу и помню. Первый тревожный сигнал прозвучал несколько лет назад. Я тогда вела политическую передачу на телевидении и с изумлением наблюдала за тем, какие номера он выкидывал перед Марин Ле Пен, лидером крайне правой партии. Мы с коллегами были потрясены: депутат-социалист держался с ней почтительно, как подросток с голливудской звездой. Что-то тут явно было не так. И когда журналисты узнали, что его счет в Швейцарии был обнаружен другом семьи, адвокатом крайне правых взглядов и ближайшим сторонником Марин Ле Пен, головоломка сложилась.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
