– Мне очень жаль, – говорю я.
Мэдди сидит, упершись локтями в колени. Смотрит в сторону, словно известие о вине Гарри пришло кому-то другому, и мы говорили о двух посторонних людях, чья жизнь пошла под откос.
– Спасибо, Уолтер, – наконец произносит она. – Полагаю, сомнений не осталось.
Она закуривает новую сигарету.
– Сделаешь кое-что для меня?
– Конечно.
– Можешь передать Гарри, что я ценю его честность? Я уверена, ему это было нелегко.
– Обязательно.
– Но скажи, что я по-прежнему не хочу с ним разговаривать.
Я киваю.
– Ты не сможешь вечно от него бегать, пойми. Есть же еще Джонни. Он постоянно спрашивает про отца.
Она вздыхает.
– Знаю. Еще несколько дней. Это все, чего я прошу.
Несмотря на то, что я пытаюсь уговорить Мэдди остаться у меня, они с Джонни в начале месяца переезжают в свою квартиру. Холодный день, сырой и дождливый. Наверное, они поступают правильно, но без них мне ужасно одиноко. На следующий вечер после их переезда я навязываюсь к ним в гости. Я знаю, я ей нужен.
Как-то странно туда возвращаться. Квартира занимает два нижних этажа старого особняка. У них есть сад, что всегда казалось мне во многих отношениях невероятной роскошью, но я помню, что Гарри на это жаловался. Они переехали сюда вскоре после рождения Джонни, двор был совершенно неухоженным. Мэдди его обустроила, поставила кованые стулья и стол, а еще лазалки и песочницу для Джонни.
– Худшая из всех наших идей, – ворчал Гарри. – Все равно, что зазвать всех котов в округе. Надо сделать вывеску: «Добро пожаловать в роскошные кошачьи удобства», – и брать с хозяев по четверть доллара всякий раз, как кошки сходят.
В конце концов песочницу накрыли досками.
А так я помню множество приятных вечеров, когда мы выпивали, пока Мэдди делала стейки на гриле. У них даже был рефлектор, позволявший сидеть в саду всегда, кроме самых морозных вечеров. Иногда мы были одни; порой приходили друзья Гарри, в основном из литературных кругов. Гарри всегда любил вечеринки.
Дом очень простой. Классический нью-йоркский особняк из бурого песчаника. Перед входом палисадник и крыльцо. Справа от входной двери небольшой уголок для еды, где Джонни обычно обедает. Большая открытая кухня переходит в столовую, там стоит великолепный гарнитур в стиле королевы Анны и тяжелый стол с ножками в виде птичьих лап, держащих шар – стол, который достался Мэдди в наследство от бабушки. Потом несколько ступеней вниз в гостиную. У левой стены стоит огромная, очень красивая ширма периода эдо со сценами из «Повести о Гэндзи». Мэдди купила ее, когда Гарри служил в Японии. Из гостиной в сад выходит огромное панорамное окно. Неожиданно, красиво, очень современно и воздушно.
Однажды во время одной особенно бурной вечеринки их пьяный приятель-актер вышел аккурат в это окно, сломал нос и, как он утверждал, потерял из-за этого главную роль в фильме. Я бы не поверил, что подобное возможно, если бы сам этого не видел. Актер заявил, будто не понял, что это окно. Гарри шутил, что он просто так тщеславен, что глаз не мог отвести от собственного отражения.
На втором этаже их спальня и две комнаты с видом на сад. Одна – комната Джонни, во второй кабинет Гарри. В подвале, который они никак не доделают, стоят старый стол для пинг-понга, стиральная машина с сушилкой, полки с книгами и бойлер. Я размышляю, каково здесь теперь Мэдди. Одежда Гарри в шкафу. Фотографии. Книги. Любимая кофейная кружка. Другое дело, если бы она вернулась в дом на Лонг-Айленде. Как и мой дом, он построен ее предками. Там никогда никто больше не жил. Если там и есть призраки, то это ее призраки. А здесь все иначе. Это был их с Гарри дом. Убери из уравнения одного, и задача не сойдется.
Гарри, Гарри, Гарри. Даже я не могу не вспоминать о нем. Он заполняет все.
Мэдди впускает меня в дом. Я вешаю мокрый плащ на крючок. У Мэдди усталый вид.
– Привет, Уолтер, – произносит она. – Проходи.
В доме непривычно тихо, как в церкви в понедельник утром. Что-то не так, и дело не в отсутствии Гарри. Нет, здесь что-то другое. До меня не доходит, пока Мэдди не говорит:
– Я ничего не готовила. Просто не в состоянии.
– Все в порядке. Я что-нибудь закажу.
Вот тут меня озаряет: в доме не пахнет едой. Приход к Мэдди всегда дразнит чувства; запахи, поднимающиеся из разных кастрюль, соблазняют везучих гостей. Она всегда вилась над плитой, радостно болтая, пока резала морковку или выпаривала соусы. Но с тех пор, как узнала об измене Гарри, она даже чашки кофе себе не сварила. Я бросаю взгляд на кухню. Она похожа на грустную собаку, ждущую, когда вернется хозяин.
– Привет, дядя Уолт! – восклицает Джонни, скатываясь вниз по лестнице в пижаме, только что из ванной.
За ним идет его прежняя няня.
– Ты ведь помнишь Глорию, дядя Уолт?
– Конечно, – отвечаю я, пожимая руку гватемалке, которая помогала присматривать за Джонни с самого его младенчества.
– Сеньор Уолтер, – произносит она, краснея.
Она не очень хорошо говорит по-английски. Мэдди почти свободно изъясняется по-испански. Я, кроме родного, говорю только по-французски – явная польза от того, что в детстве у меня несколько лет была гувернантка-мадемуазель. В результате мои отношения с Глорией сводятся в основном к взаимным улыбкам и кивкам.
– У меня для тебя большой сюрприз, – обращаюсь я к Джонни.
– Что?
Я вынимаю два билета на игру «Рейнджеров» на следующей неделе.
– Мы с тобой, приятель, идем в следующую пятницу. Первый ряд. «Рейнджеры» против «Пингвинов».
Он берет у меня билеты и смотрит на них. На лице у него гримаса разочарования.
– Здорово, дядя Уолт.
Дети не умеют лгать.
– Что надо сказать? – подсказывает Мэдди.
– Спасибо, дядя Уолт. – Джонни равнодушно обнимает меня и поворачивается к матери: – Можно я пойду спать?
– Конечно, милый, – кивает она. – Я сейчас поднимусь.
Глория идет за Джонни наверх.
– Я себя повел, как законченный кретин, – вздыхаю я.
– Но ты же хотел, как лучше.
– Я просто вспомнил, что Гарри водил Джонни на игры «Рейнджеров». Подумал, что его это развлечет.
– Ты не Гарри, Уолтер.
Она не хотела, но ощущение как от удара по лицу.
Я направляюсь к бару и наливаю себе большую порцию виски.
– Я знаю. Я и не пытаюсь им быть. Просто хочу, чтобы Джонни улыбнулся. Он, в конце концов, мой крестник.
– Да. Я бы предпочла, чтобы ты сначала обсудил это со мной.
– Он скучает по отцу.
