Иногда брат вскрикивал во сне, иногда звал кого-то.
— Это бабочки, — сказала Нина. — Они ему снятся.
У Нины под глазами залегли черные круги. Брату уже выписаны были все возможные обезболивающие препараты. Можно было бы только радоваться, если бы это не означало, что конец совсем близок.
Я напросилась к ним в помощники на полный день, и Нина разрешила. Библиотеку, как и предсказывала Фрэнсис, закрыли. Так что я стала безработной и старалась освоить все плюсы безделья. Я не думала, что со мной будет, когда закончатся деньги. Я могла в любой момент пойти работать кассиршей в «Хозяйственный магазин Эйкса». Был бы там у меня своего рода справочный отдел. Я искала бы ссылки на пилу, на молоток, масляную краску, передник, тиски. Все бы это выучила и знала бы наизусть.
Но пока что у меня было время. Я ходила в магазин, я отвозила в прачечную белье. Я в кои-то веки чувствовала себя нужной. Я начала рисовать на стене бабочек. И еще я тоже стала видеть их во сне. Я думала про Лазаруса, который уже был в другом полушарии. Его я тоже видела во сне, но его — редко. Я в то время была слишком занята другими мыслями, чтобы вспоминать о нем часто.
Мой брат постарел — так, как стареют больные. Когда он спал в своей инвалидной коляске, ему можно было дать сто лет, и от этого становилось больно. Потому, когда он впадал в дремоту, мы с Ниной выходили из дома, даже в самую жару. Вокруг дома у них была изгородь из самшита. Мы садились в ее тени. Нина плакала, я на нее смотрела. Один раз я встала и пошла в кухню, чтобы принести Нине воды со льдом, и увидела через окно брата.
— Как ты думаешь, мы во сне видим то, что нам на самом деле нужно? — сказал в кухне мой брат. В тот момент он выглядел абсолютно проснувшимся.
Я села за стол.
— Ты о чем?
— Мне приснились бабочки. Монархи. Миграция. Их были тысячи. Хаос. Всё в один момент. Мне всегда хотелось это увидеть. Я так хочу это увидеть.
Он выглядел очень расстроенным. Раньше я не замечала, чтобы брату чего-то хотелось так сильно, так остро. Старика в Джексонвилле он хотел увидеть совсем не так. Бабочки для него были важнее. В них существовал для него какой-то особенный смысл. Свершение и завершение.
Мы не слышали, как вошла Нина, которая отправилась меня искать. Глаза у нее были заплаканные, но в ее облике чувствовалась неколебимость, как тогда во дворе, когда я за ней подглядывала. К ее одежде прилипли травинки. Она пахла зеленью и самшитом. Она была намного сильнее, чем казалось со стороны. Со стороны было вообще не понять, что она за человек. Наверное, как раз тогда она и придумала свой план. Когда услышала про миграцию.
Раз в неделю приходила медсестра, которая сидела с Недом, пока мы с Ниной ездили в университетский центр здоровья, где она занималась по методу Ламаза[25]. Все другие в группе были моложе: аспиранты с аспирантками, молодые преподаватели с женами, две лесбийские парочки. Все вроде бы оптимистично смотрели в завтрашний день. В выходные ходили друг к другу в гости. Мы в их встречах не участвовали. Может быть, они про нас думали, что мы тоже парочка. Впрочем, как раз на этих занятиях мы действительно были парой.
— Она дышит лучше всех в группе, — рассказывала я Неду.
— Конечно. Само собой.
Он гордился ею. Он был в нее влюблен. Но все-таки он был уже не совсем с нами. Он часто сидел возле окна и смотрел во двор, и я не знала, видит ли он там то же, что мы, или что-то свое.
Неожиданно пришла открытка от Сета Джоунса. Она была из Флоренции, и, значит, ему удалось уехать. Он писал: «Думаю похоронить прах в Венеции. Хочу, чтобы ты была со мной. С. Дж.».
Но я этого не хотела. Я хотела быть там, где я была, хотела сидеть весь день рядом с братом, готовить обед, мыть посуду, а вечером играть с Ниной в карты. Потом как-то пришла бандероль для брата от Джека Лайонса, а в ней был банный халат.
— Кто такой, черт подери, этот Джек Лайонс? — спросил брат.
Халат ему понравился, но было неловко получать подарок неизвестно от кого.
— Ты с ним учился в школе в Ред-Бэнке. А я с ним спала.
— У него хороший вкус, — сказал Нед.
— Заткнись.
— Я про халат.
Джек, значит, понимал, в чем нуждается умирающий человек. Он в этом разбирался лучше меня. Он потом еще присылал подарки, хотя я ему больше не звонила. Нед даже начал их ждать. Предвкушал что-нибудь новенькое. Один раз пришла пленка с записью птичьих голосов, и Нед любил ее слушать, а сам дремал рядом. В другой раз — толстые шерстяные носки. А один раз — здоровенная коробка помадки, какую делали раньше. Есть ее брат не мог, но ему понравился запах.
В конце концов я позвонила в Нью-Джерси.
— Не нужно ничего присылать моему брату, — сказала я Джеку.
— Не нужно указывать, что мне нужно и что не нужно, — ответил он.
На это трудно было что-то возразить.
— Он любит слушать птичьи голоса. И ему понравилась помадка.
Я была рада, что Джек меня не видит. Я была в тонких серых трениках и в футболке, на коленях у меня устроилась Гизелла. Сидела я в темноте, чтобы поменьше платить за электричество. Незадолго до этого я все-таки пошла проситься на работу к Эйксу, а меня не взяли, сказав, что у меня не та квалификация.
Я стискивала трубку. Я плакала.
— Я знаю, что ты делаешь, — сказал Джек.
— Ну ты же такой специалист, — сказала я в нос, горько, с отчаянием.
— Кое в чем да. Мой опыт показывает, что, как правило, люди плачут, когда у них есть на то причина. Смеются тоже.
В следующий раз он прислал ветряные колокольчики. Брат попросил повесить их над окном. Каждый раз, когда дул ветер, они звенели, и он улыбался. Подарок для брата был еще и напоминанием для меня. В жизни всегда остается что-то хорошее.
— Я его знаю, этого Джека? — спрашивал Нед.
Теперь он мог спрашивать об одном и том же по нескольку раз. Сам он слабел, и память слабела.
— Нет, — ответила я. — И мы не знаем.
— У него хороший вкус.
— Вроде бы да, — не стала спорить я.
По вечерам, если Нина совсем уставала, я садилась рядом с братом и читала ему сказки.
— Почитай мою любимую, — сказал он однажды.
— Ее в этой книжке нет, — соврала я.
— Врушка.
Но я не могла читать про смерть, ни тогда, ни после, когда конец был совсем близок. Тогда я прочла про Гензеля и Гретель, про куст можжевельника, про братца и сестрицу[26], про рыбака и его жену, про верного коня, а потом взяла и рассказала ту сказку. Свою, которую сочинила сама, — про замерзшую девушку, которая ушла от людей жить на склоне горы.
