Книга Тигр. История мести и спасения - Джон Вэйллант

Романтическая натура Икскюля уравновешивалась самодисциплиной, благоприобретенной за годы научной деятельности. Став профессором Гамбургского университета, в 1926 году он основал Институт исследования окружающей среды (Institut für Umweltforschung), где впервые была применена его методика[99]. Икскюль подробнейшим образом описывал умвельты, принадлежащие широчайшему спектру живых существ: от человека и птиц до клещей и морских огурцов. Основанные на последних данных о биологических процессах, свойственных этим организмам, его записи представляют собой увлекательнейшее чтение — и уникальный пример эмпатии: «У клеща нет глаз[100], но он выбирает себе наблюдательный пункт, руководствуясь светочувствительностью панциря. Будучи слепым и глухим, он распознает приближение жертвы по запаху. От кожных желез всех млекопитающих исходит запах масляной кислоты, побуждающий клеща броситься на добычу». Икскюль пытался при помощи науки и воображения понять, что чувствует другое существо, — примерно так же, как король Артур, которого в романе Т. Х. Уайта «Меч в камне» волшебник Мерлин превращал в различных животных. Удивительно наглядные описания Икскюля тем более поразительны, что сделаны они были в то время, когда подобными вещами интересовались мало и не стремились проникнуть в субъективное мироощущение животных. В 1934 года Икскюль писал: «Эти иные миры[101], столь же многообразные, сколь и сами животные, открывают всем любителям природы великолепные просторы, по которым так чудесно путешествовать, даже несмотря на то, что открываются они не физическому зрению, а только духовному».

Эти идеи обрели популярность в шестидесятые, когда на волне движения за права человека сформировалось более серьезное и ответственное отношение к чувствам животных и их правам. В частности, это привело к тому, что в 1966 году в США был принят Закон о благополучии животных. Однако противоречия между убежденными бихевиористами и этологами никуда не делись. Первые отрицают наличие сознания у животных, считая их всего-навсего биологическими механизмами, которые обладают совокупностью инстинктов и базовых реакций, но никак не тем, что мы привыкли называть сознанием. Именно поэтому нам столь необходим язык — наше главное отличие от братьев наших меньших. В научно-популярной книге «Если бы лев мог говорить» Стивен Будянски пишет: «Для описания когнитивных процессов не существует способов, которые не подразумевали бы использования слов»[102]. В конечном счете проблема сводится к умвельту. Мы до такой степени являемся заложниками собственного субъективного опыта, что только огромным усилием воли и воображения нам удается вырваться за его рамки и понять опыт и саму сущность хотя бы другого человека, не говоря уже о животных.

На самом деле способность проникнуть в умвельт другого существа не столько новообретенное умение, сколько утерянное искусство. Можно смело утверждать, что удачная охота есть не что иное, как акт абсолютной эмпатии: охотник убьет свою добычу только в том случае, если сумеет прочитать ее умвельт — до такой степени, что начнет подражать поведению животного и маскироваться под него. Наши предки не просто умели анализировать и имитировать природу конкретного животного, но проникались его духом, и именно это позволяло им благополучно существовать да еще физически и духовно развиваться в полной опасностей окружающей среде. Для охотничьих племен — удэгейцев, къхонгов, хайда, сиу — животные были не просто пищей; они считались кровными родственниками, духовными побратимами, помощниками на охоте, источниками силы и связи с окружающим миром. Границы между умвельтами человека и животного были, в силу необходимости, обозначены не так резко, как теперь. Большинство жителей Бикинской долины сохранили эти навыки и тесные взаимоотношения с животным миром до наших дней. Среди охотников и сегодня встречаются те, кто может разговаривать с тиграми и определять дичь по запаху. В Ясеневом, где преобладает русское население, зимой 2007 года можно было наблюдать такую картину: мужчины в зеленом камуфляже окружили человека, который танцевал и приплясывал с лосиными рогами на голове.

«Силами эволюции все виды животных формировались так, чтобы наилучшим образом удовлетворять свои основные потребности[103], — писал Джордж Пейдж в комментарии к серии телевизионных передач „Разум животного: взгляд изнутри“. — Чем больше факторов конкретному виду приходится держать в голове, тем он умнее. В противном случае он попросту вымрет». У Жоржа Леруа — натуралиста, лейтенанта королевской охоты в Версале при Людовике XV — было много возможностей для наблюдения за взаимоотношениями между хищниками и их добычей. Леруа заключил, что волки кажутся гораздо умнее оленей потому, что они бы умерли с голоду, будь это не так. В то время как растительная пища, которой питаются олени, всегда в изобилии растет под ногами, волчья добыча не только умеет быстро бегать, но и делает все возможное, чтобы не быть съеденной. Чтобы ее поймать, хищникам приходится активно — и сознательно — изобретать новые охотничьи уловки, приспосабливаясь к случайным событиям в условиях постоянно меняющейся среды и стараясь обернуть их себе во благо. Любой охотник или предприниматель знает, как нелегко этого добиться, ведь подобные условия, как правило, благоприятствуют жертве, а не хищнику.

Василий, сын Ивана Дункая, всю свою жизнь промышлявший охотой и постоянно ходивший с тиграми одними тропами, пришел к похожим выводам. Морозным утром в марте 2007 года он попытался объяснить свою точку зрения на примерах, понятных не только местным жителям. «Охотник может надеяться лишь на себя самого, — сказал он. — Случись что, помощи ему ждать неоткуда, поэтому у нас у всех здесь очень развита интуиция. Кроме того, мы не забываем опыта наших предков: как прожить человеку в тайге. Тигр такой же охотник, как и человек. Охотник должен думать о том, как добыть дичь. У кабана или оленя все иначе: упадут с дерева лист или шишка, вот они и сыты. Им думать ни о чем не нужно. А тигру думать приходится».

Кларк Баретт, профессор факультета антропологии в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, специалист по динамике отношений между хищниками и их жертвами, считает, что преимущество оленя в спасительном принципе «делай ноги»: для потенциальной жертвы главное — находиться там, где нет хищника[104]. Если ему это удается, он остается в живых. Хищнику же, напротив, нужно быть именно там, где жертва, — и именно в тот же самый момент, иначе он умрет от голода. Иными словами, кроме отличного знания местности и привычек своей жертвы, хищнику жизненно необходимо умение контролировать и время, и пространство. Коллективная охота, безусловно, существенно повышает шансы на успех, но тигр, в отличие от волков или львов, охотится исключительно в одиночку, что усложняет его задачу. Не обладая ни выносливостью, чтобы загнать добычу, ни количественным преимуществом, чтоб окружить ее, тигр вынужден использовать методы убийцы-одиночки: погрузиться полностью в умвельт жертвы — умвельт, который формировался столетиями и выработал исключительную чувствительность к присутствию хищных кошек. Задача тигра осложняется, в частности, и тем фактом, что его добыча, как правило, принадлежит к стадным животным. Стадо оленей или кабанов, обладающее десятками пар глаз и ноздрей, которые на протяжении многих веков помогали им избегать тигров, может быть неуловимо, как агент секретной службы. Чтобы подобраться к нему, тигр должен подчинить этой цели все свое естество: огромное животное с характерным запахом и яркой расцветкой вынуждено становиться практически невидимым и неосязаемым для своей необычайно чуткой и внимательной добычи. Очевидцы, как среди коренного населения, так и среди русских, утверждают, что способность тигра замаскироваться, слиться с окружающим миром, практически раствориться в нем выходит за рамки понимания. В Бикинской долине многие считают, что если уж тигр решил напасть на вас, заметите вы его разве что в самую последнюю секунду. За исключением белого медведя, который тоже при охоте пользуется методом внезапного нападения из засады, нет другого наземного млекопитающего таких размеров, чья способность к выживанию напрямую зависела бы от способности делаться незаметным.