Они первыми ушли в дом, оставив «учителя» с «ученицей» продолжать уроки плавания. Татьяна, уставшая до полного изнеможения, уснула сразу. Едва переодевшись из мокрого купальника в тонкую ночнушку, она плюхнулась на кровать ничком, пробормотала что-то нечленораздельное и моментально уснула.
Андрей слегка обиделся на такое невнимание со стороны подруги, но и он устал не меньше, ведь позади был не только праздник, но и тяжелый рабочий день. Он осторожно убрал ее прядь, упавшую ей на лицо, убедился, что она крепко спит, и вскоре сам спал сном праведника.
Татьяна проснулась от того, что кто-то дергал ее за плечо.
– Танька, кончай дрыхнуть! – услышала она свистящий шепот Инны. – Пойдем покурим, а? Заодно потрепемся. Мне скоро уезжать!
Татьяна с трудом встала и пошла, пошатываясь, за Инной на кухню.
– Ничего, что я тебя из объятий любви вытащила? – хихикала Инна.
– Отстань, – сонно щурясь и позевывая, ответила Татьяна, усаживаясь на табурет.
– Ой, Танька, я влюбилась!
– Ты с ума сошла, он ведь женат.
– Да хоть трижды, мне плевать! А знаешь, за что я его полюбила?
– Ну?
– Боже, как он целуется! За одно это я бы пошла за ним хоть на дно…
– Огневки?
– Океана! Причем космического.
– А там есть дно?
– Ой, какой у него…
– Заткнись.
– Ты это о чем?
– А ты? Они посмотрели друг на дружку и расхохотались.
– Тише! – прикрикнула на подругу Татьяна. – Андрея разбудим.
– Я хотела сказать, какой у него голос! Как он пел «Ты меня не любишь, не жалеешь…»! Я впервые слышу песню на эти есенинские стихи.
– Я завидую тебе, Инка. Знаешь, почему? Ты можешь полюбить мужчину только за одни сладкие поцелуи. Я так не могу.
– У меня подсознательное превалирует в делах любви, а ты, наверное, в момент оргазма думаешь, чем крышу в музее крыть.
– Ну уж не загибай.
– Ой, жрать охота!
– Только ведь из-за стола, обжора!
– Ага, «только». Четыре часа прошло.
– Вот мясо в тарелке, лопай!
– А ведь я его приревновала, – откусывая приличный кусок шашлыка, проворчала Инна.
– К жене?
– К тебе, разлучница хренова!
– Вот еще!
– Знаешь, что он мне сказал? «Я Таню почти всю жизнь во сне вижу. Недавно только перестал».
– Знакомые слова. Меня почему-то мужики только во сне любят.
– Как это?
– А! Не бери в голову.
– Давай выпьем?
– Ой, Инка, я уже не могу, а ты пей. Давай налью. Татьяна вылила в кружку остатки вина, подала подруге.
– Он за мной заедет в семь утра, отвезет на станцию.
– Поживи еще. Зачем такая спешка?
– Ну да! Сама знаешь, нашего брата, как волка, ноги кормят. Сегодня здесь, завтра там. Иначе газеты не будет.
– Ты вот что, перед тем как статью печатать, отдай на анализ вот это. Погоди, я сейчас.
Татьяна сбегала в комнату, принесла взятые на заводе образцы исходных материалов, а также копии документов из лаборатории.
– Этот завод систематически вывозит отходы и мусор за Огневку. Надо посмотреть, есть ли в их продукции тяжелые металлы и прочее. Я сама-то в химии ни бум-бум. Отнеси это Розе Ивановне в облСЭС. Она меня хорошо знает. Поняла? Скажи, срочно надо. Она все сделает.
– Ладно. Ох, и скуку ты на меня навела, подруга! Я ей о любви толкую, а она про говно всякое…
– Инна, это очень серьезно, понимаешь? Вот мы сейчас в речке плавали, резвились, как дети малые. А скоро придет день, когда к ней и подойти близко нельзя будет. Дошло до тебя, жрица любви?
– Угу. Ладно, пойду посплю немного. Уже светает, мать его. А! Ничего. В поезде досплю.
В полседьмого приехал Виталий. Они вчетвером выпили по чашке крепкого кофе, покурили, поболтали о пустяках. Виталий с Инной переглядывались нежно и грустно. «Видать, зацепила Инка братово сердечко», – улыбнулась про себя Татьяна и удивилась, что в этот раз укола ревности не испытала. Наоборот, ей приятно было смотреть на влюбленных. Почему-то ей пришла на ум такая фраза: «Я его отпустила».
Вышли за ворота, присели на скамейку перед дорогой, потом начали прощаться.
– Голова болит. Опять мигрень, чтоб ей пусто было! – пожаловалась Инна.
– Один мужик приходит в больницу, – вспомнил Андрей анекдот. – Спрашивает: «Доктор, у меня мигрень?» А тот ему: «Мигрень – это аристократическая болезнь. А у вас просто жбан раскалывается».
Все дружно рассмеялись. Инна села в машину рядом с Виталием, махнула из окна ладошкой, и «нексия» плавно отвалила от кармашевских ворот.
– Ну я пошел, – сказал Андрей, посмотрев на грустную Татьяну. – Чего нос повесила? Еще увидитесь с ней. В одном городе живем.
– Я всегда грущу при расставаниях. Не люблю их.
– А ты права, – задумался Андрей. – Есть в них что-то от смерти.
– Типун тебе на язык!
– Я серьезно. По идее, близкие, по-настоящему близкие, а не формально, не должны расставаться. Жизнь не такая уж и длинная, чтобы ее дробить на отрезки встреч и расставаний.
– Но тогда исчезнет неповторимый вкус встречи, ее особый шарм.
– Это все специи и приправы. Они нужны, чтобы скрыть преснятину. А истинные чувства естественны и хороши сами по себе.
– Какой ты умный, – улыбнулась Татьяна, обняла его за шею, заглянула в бездонную синь необыкновенных, самых любимых глаз.
– Все смеешься? – прошептал он, пристально глядя на нее.
– Андрей, не смотри так, я же всего-навсего земная женщина.
– Ты не земная.
– А ты сильно опаздываешь? – хитро сощурилась она.
– Совсем нет. У меня есть целых полчаса.
– У! Лучше час.
– Хорошо. – Его глаза потемнели от нахлынувшей страсти. – Пусть будет час.
Когда они вместе подошли к храму, то были крайне удивлены обстановкой, царившей возле него. На стройплощадке стояли два автомобиля: «КамАЗ» с прицепом, под завязку груженный поддонами с кирпичом, и автокран, уже приступивший к разгрузке. На площадке работали несколько рабочих, среди них энергично ходил отец Алексей в джинсах и клетчатой рубашке и, жестикулируя, что-то говорил лысому мужчине в светлой одежде. Татьяна узнала в мужчине директора кирпичного завода Хромова. Он заметил Татьяну, улыбнулся, кивнул, приветствуя.
– Лед тронулся, – со сдержанной радостью сказал Андрей. – Молодец, Таня!
