— Сергей! Я не ожидала от тебя подобного хамства.
— Что?! Как она заговорила! Ай да мышка-норушка! Зубки, значит, решила показать? А не подумала, что тебе их быстро обломают, если против хозяина пойдешь?
— Значит, ты мой хозяин? — дрожащим голосом спросила Ирина, с ненавистью глядя в пьяную физиономию Дубца.
— А кто же еще? Кто тебя кормит, одевает? Брюликами осыпает?
— Возьми их обратно, свои брюлики, а меня оставь в покое, — бросила Ирина и повернулась, чтобы уйти.
Но она не успела сделать и шага, как оказалась в медвежьих объятиях Дубца. Он развернул ее к себе лицом, крепко сжал в кольце сильных рук и, дыша водочными парами, с животной яростью проскрежетал:
— Только попробуй уйти, я тебе устрою Варфоломеевскую ночь. Поняла?
— Может, еще и в постель с ним уложишь ради контракта? — сдерживая рвущийся из горла крик, сдавленно проговорила она.
— Если потребуется, и уложу. Сука, ты что, не поняла, о какой сумме идет речь? Эта сделка миллион евро стоит! Сечешь?
Ирина чувствовала, что ей не справиться с ним, и решила подчиниться.
— Хорошо. Я все поняла. Отпусти меня, мне больно.
— Вот так бы сразу, а то давай понты кидать…
— Пошли, нас зовут.
Они вновь присоединились к гостям, и Дубец как ни в чем не бывало поднял тост «за милых дам». Ирина, превозмогая брезгливость, кое-как вытерпела эту пытку, а когда все закончилось, долго наводила порядок, чтобы успокоить взвинченные до придела нервы.
В спальню, где уже давно спал Дубец, она не пошла, а прикорнула на диване в гостиной. Но сна не было. Устав ворочаться с боку на бок, она оделась и вышла на крыльцо. Уже светало. Верхушки сосен в бору, что примыкал к участку, слегка порозовели. Сизый туман стелился над газоном и дорожками, делая красные цветы матово-розовыми. Какая-то ранняя птица звонко выводила одну и ту же трель, будто спрашивала: «Витю видел? Витю видел?» Ирина ежилась от сырого предутреннего воздуха, но обратно в дом не спешила. Она уже все обдумала, все решила для себя и теперь, успокоенная, находилась в том невесомом бездумье, когда в голову не идет ни одна сколько-нибудь серьезная мысль, а лишь отдельные несвязные слова мельтешат, словно мошкара, не задевая мозг, не давая ему пищи для работы.
— Алена, такси будет через полчаса, поторапливайся!
— Но я не понимаю…
— Я же сказала: объясню все по дороге. Не заставляй меня нервничать. Я от вчерашнего в себя не пришла.
— Мы что, все вещи тут оставим?
— Да. Они не наши, эти вещи. Возьмем только то, что куплено на наши деньги.
— И украшения?
— Особенно украшения. Выложи их на этот стол, на видное место. Вот так.
— И диски?
— Да, и диски. Я куплю тебе потом такие же.
— На какие шиши? Они же лицензионные. Знаешь, каких бабок стоят?
— Прекрати сейчас же! Еще раз скажешь «бабки», я выпорю тебя ремнем!
— Ну что ты раскричалась? Тебя на улице, наверное, слышно.
— А ты не провоцируй меня. Вот в эту сумку сложи зимние вещи. Давай я тебе помогу.
Вскоре, нагруженные вещами, они вышли во двор. Ирина огляделась и, увидев в кустарнике барбариса работающего Валерия Ивановича, окликнула его. Он подошел к ним, недоуменно посматривая на их разнокалиберный багаж.
— Валерий Иванович, мы уезжаем. У меня к вам просьба — передайте Сергею Владимировичу эти ключи, когда он приедет с работы.
— Хорошо, но…
— Долго объяснять. Но вы и так поймете. Лучше нам уехать вот так, внезапно, чем пускаться в разборки и взаимные оскорбления. Все это было огромной ошибкой, понимаете? А вам я желаю здоровья и долгих лет. Вы замечательный человек, каких мало. До свиданья. Не поминайте лихом.
Номера мобильных телефонов были заменены, городской телефон отключен, на сигнал домофона они не реагировали. Одним словом, перешли на осадное положение. Но чтобы не искушать судьбу, через три дня Ирина отправила дочь рейсовым автобусом в Порошино, а сама временно устроилась у Эльвиры. Неврев был в отпуске — укатил с сыном рыбачить на какие-то лесные озера.
— Неужели ты такая наивная, Ирка? — наливая в чашки крепкий чай, возбужденно говорила Эльвира. — Ведь Дубец на то и Дубец, что не спустит на тормозах это дело. Рано или поздно придется выяснять отношения.
— Я ничего ему не должна. А за кормежку я отработала — гувернанткой и сиделкой. Так что с меня взятки гладки.
— Не знаешь ты таких, как Дубец. Он принадлежит к породе тех волкодавов, которые просто так не упускают добычу. Поговаривают — он и с женой по-своему разделался.
— Как это?
— Это, конечно, слухи и предположения, но больно много совпадений. Охранника его, того, что с ней убежал, избили до полусмерти. Какие-то негры или пуэрториканцы из гетто. А ее ограбили. И что-то там еще из криминального — точно не знаю. Короче, устроил им «сладкую жизнь».
— Неужели и мне будет мстить? — побледнела Ирина.
— Не знаю. У тебя все-таки другая ситуация. Ты его не обманывала, не взяла ни одной вещи…
— Кроме двух чемоданов. Но нам не во что было складывать тряпки.
— Это ерунда. Можешь переслать ему эти долбаные чемоданы.
— Ох, Элька, в какое дерьмо я вляпалась!
— И я, дура, тебя в него подталкивала. Идиотка!
— Ты ни при чем. У меня у самой котелок должен варить. Я тебе не рассказывала, как впервые его увидела, при каких обстоятельствах?
— Нет.
— Вот когда мне стоило задуматься и сообразить, что такому человеку нельзя доверять. Видела бы ты эту сцену! Входит в фойе пансионата Дубец, оглядывается на отставшую жену и сквозь зубы злобно шипит на нее: «Чего ты телишься?» Слово «корова» не прозвучало, но витало в воздухе. А я после этого еще уши развесила, слушая его бредни о чуткости души. Сонар! Представляешь, чем он купил меня — этим романтическим, неизвестным мне словом.
— А что это?
— Локатор.
— Господи, какие мы дуры! Как папуасы, падкие на всякие побрякушки, в том числе и словесные.
— Вот-вот.
— Ничего, Ируня, правда на твоей стороне. Все будет о'кей.
— Как думаешь, возьмут меня обратно на ту же должность? — вдруг сменила тему Ирина, в задумчивости помешивая ложкой горячий чай.
— Не знаю… Но ты все же попробуй. В понедельник с утра и позвони шефу.
— Но я так нехорошо ушла. И все этот Дубец. Меня не отпускали — как раз запарка с отчетами была, а этот хам заявился к начальству и наговорил черт знает чего. Мне об этом секретарша потом рассказала. Боже мой, где были мои мозги в то время? Почему я эти выходки воспринимала как чуть ли не проявление мужской доблести?
