Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
– Ты чего упала?! Ты чего упала?!
– Я, солнышко, не упала. Это мать твоя низко пала! Так низко пала! – с нарочитой горечью молвила Гаврилова.
После того как Аврора, захлопнув за собой дверь, отправилась в гости к Ибн Заде, Зинаида Матвеевна находилась минут десять в каком-то пугающем Арину ступоре. Её можно понять! Ведь это был настоящий бунт! Мятеж! Восстание, с которым по значимости в маленьком мирке Аврориной матери могла сравниться лишь Великая Октябрьская революция.
В тот вечер, вечер первого свидания нашей героини с Эмином Хосе, Зинаида Матвеевна первый раз в жизни получила отпор от дочери. Впервые Аврора не прислушалась к её мнению, не выполнила её требование! Впервые обозвала её дурой!
Самое страшное, самое ужасное заключалось даже не в том, что Аврора ослушалась её, – нет, а в том, что назвала дурой. Может, потому, что героиня наша попала в самое, как говорится, яблочко – наверное, больше всего на протяжении всей жизни Зинаиду Матвеевну (как бы она ни старалась создать образ этакой мудрой, справедливой матери) волновало то, что, в сущности, природа не одарила её особым умом и хоть каким-то одним-единственным талантом.
Психология большинства людей такова: как можно дальше запрятать свой основной недостаток, будь то трусость, жадность, зависть или откровенная дурь. Завуалировать дефект, напустить туману, исказить, перевернуть всё с ног на голову – так, дурак выставляет себя умником, трус – храбрецом, жадный – добряком, а завистник – доброжелателем.
Всю свою сознательную жизнь Зинаида Матвеевна прятала свою тупость и бестолковость, как скупой рыцарь накопленное за многие годы золото в подвале. Никто, кроме Владимира Ивановича, и не подозревал, насколько она глупа, – только он мог в глаза сказать бывшей супруге, что она недалёкая, тёмная женщина. Ему это позволялось, поскольку с ним, со взбалмошным до идиотизма холериком и психопатом, непроходимым бабником и дебоширом, Зинаиде Матвеевне суждено было испытать после развода ни с чем не сравнимое удовольствие в любовных утехах. А это дорогого стоило.
Но дочь? Как могла она усомниться в её живом, остром уме, в её мудрости?! Обозвать дурой! Это никак не укладывалось за узким лбом Зинаиды Матвеевны, который, собственно, и намекал на то, что у его обладательницы не так-то уж много мыслей (а умных в особенности).
– Идиотка! Мать дурой обозвать! – не унималась она и не нашла ничего лучше, как позвонить любимой племяннице, дабы рассказать той обо всём, что произошло между ней и Авророй, непременно всё утрируя, привирая и приукрашивая. Про «дуру» Зинаида Матвеевна поведала Милочке в первую очередь, мол, как же это возможно, так мать обижать?!
Надолго, до конца своих дней Гаврилова так и не сумела простить дочери эту самую «дуру» – оскорбление так и осталось в душе её, подобно тому, как рубцы остаются на сердце после перенесённого инфаркта.
А героиня наша, вся взвинченная и взбудораженная после ссоры с родительницей, предстала наконец перед Эмином Хосе.
– Авророчка, Авророчка, Авророчка! – суетился он вокруг своей любви, помогая снять осеннее пальто. – Вы приехали! Как я рад! Как рад! Если б вы только знали! Я думал, что вы снова не приедете. На балконе стоял с четырёх часов...
– Я ненадолго, у меня дома неприятности, – предупредила Аврора. Ибн Заде закрыл дверь на два оборота и, спрятав ключи в карман брюк, разочарованно протянул:
– Как так – ненадолго? Что значит – ненадолго? Авророчка, не беспокойтесь, я вам вызову такси. Всё будет в порядке. Вы только не беспокойтесь. Проходите, проходите, – и он провёл её по длинному коридору в гостиную с огромным овальным столом, что ломился от самых разнообразных яств – начиная с чёрной паюсной икры, заканчивая «заморской» – кабачковой. В центре стоял роскошный букет кровавых роз – этакий знак всепоглощающей любви, любви жертвенной, безудержной – де, я за вас, Авророчка, и живота своего не пожалею, если понадобится.
Ибн Заде, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, пытался усадить гостью на самое почётное место (жены), но Аврора скромно уселась рядом с дверью, чтобы удобнее было бежать в случае чего.
Поначалу разговор как-то всё не клеился – говорили на отвлечённые темы: о погоде, о приближающейся зиме и о климате в целом. Потом Эмин Хосе пустился в такую историческую древность, в какой не существовало не то что историков с летописцами и «боянами», но и вообще практически ничего не существовало – понесло его в раннепротерозойскую ледниковую эру (там копался он минут десять, скача во временном промежутке от 2000 до 2500 миллионов лет назад), затем перешёл в позднепротерозойскую (там поковырялся минут пять) и, затянув о палеозойской, заметил вдруг на себе скучающий взгляд гостьи.
– Ах! Что это я, право же! Вам, Авророчка, наверное, совершенно неинтересно слушать об этом! – опомнился он и завертел в руке спичечный коробок (на нервной почве).
– Нет, нет, что вы! Очень интересно!
– Вы воспитанная девушка, оттого и не признаётесь. Давайте-ка лучше поговорим о литературе, – предложил он и завёл речь о своей любимой книге. – Да! Представьте себе, Авророчка! Я обожаю Дюма! Особенно старшего! И особенно его роман «Граф Монте-Кристо»! На первый взгляд может показаться, что описанные события ни в коем случае не могут произойти в жизни, что автор всё это выдумал, нафантазировал. Ну, я допускаю, что нафантазировал! Но как реалистично! Волшебно и реалистично. Тут тебе и предательство, и тонкая грань между жизнью и смертью, и отчаяние, и возмездие... Вы помните, Авророчка? Как, потеряв всё, Эдмон Дантес решает покончить с собой в замке Иф? – спросил Эмин Хосе. Он вдруг почувствовал в ту минуту, что живёт, а не существует, как кактус на подоконнике. Всё, что окружало его, обрело иные очертания – цвета предметов стали ярче, даже посуда на столе – тарелки, фужеры, салатницы, рюмки и графины с бутылками – казалась объёмнее, будто сама реальность надвигалась, грозя поглотить его целиком.
– Я помню, помню! Я читала этот роман и фильм смотрела с Жаном Маре... А моя мама сравнивает...
– Что? Кого? С кем сравнивает ваша мама? – торопливо спросил посол – у него вообще была странная манера говорить: слова с такой скоростью слетали с уст его, что казалось, прежде чем раздаться и раствориться в воздухе, внутри, ещё на языке, они наскакивали друг на друга и только потом выпрыгивали наружу.
– После того, как мой брат Геня пришёл из армии, мама уловила в нём сходство... – тут Аврора не удержалась и рассмеялась, забыв на минуту о неприятном инциденте с родительницей.
– С кем? Сходство с кем? – полюбопытствовал посол – глаза его горели.
– Ну я не знаю!.. Это какая-то термоядерная смесь, – хохоча, проговорила она. – Ой! Когда брат вернулся из армии, первое, что сказала мама, было: «Пришёл наш Генечка с лицом Жана Маре и с туловищем Лефонида Жаботинского!» – Аврора скопировала голос и интонацию матери – надо сказать, так, как ей удавалось пародировать окружающих, не удавалось никому из этих самых окружающих (даже Юрику Метёлкину). Этот талант Арина, несомненно, унаследовала от матери.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
