Итак, мне необходимо было решить задачу. Когда твой новый знакомый стоит на пороге рядом с твоей подругой, как избавиться от нее так, чтобы он не подумал, что ты — вероломное чудовище? Конечно, мне бы хотелось просто сказать Верити: «Проваливай отсюда», — однако, чтобы не уронить себя в глазах Оксфорда, я обворожительно улыбнулась и, придерживая дверь, пропустила обоих в дом.
Оксфорд вошел первым, но, прежде чем я успела через плечо послать Верити последнее прости, обернулся и сказал нечто, судя по всему, лестное. Я даже не поняла толком, к чему относился комплимент, потому что голова была занята исключительно тем, как избавиться от Верити. И еще потому, что она успела шепнуть, кивая на мое декольте, что я чересчур оголилась. Это было возмутительно с се стороны. У нее грудь обычно вздымалась до самых ключиц, являя собой нечто вроде половинок крупного грейпфрута, более того, она никогда не останавливалась перед тем, чтобы обнажить соски.
К тому времени когда мы оказались в гостиной, присутствие Верити стало печальной неизбежностью, так что мне пришлось их знакомить. Верити улыбнулась, пожала Оксфорду руку и пристально его оглядела.
— У вас на левой щеке родинка, — констатировала она и стала изучать ее так, словно готовилась к составлению фоторобота.
Я предоставила их самим себе, лишь сообщила, направляясь к двери:
— Пойду возьму плащ. — И добавила, обращаясь к подруге: — Верити, тебе что-нибудь принести?
— Что ж, я бы не отказалась выпить, — живо откликнулась она, на что я вовсе не рассчитывала.
Я бы тоже не отказалась, отметила я про себя и, взлетая по лестнице, весело крикнула:
— А вы, Саймон?
— Нет, спасибо, — бодро отозвался он. — Но вас я не тороплю.
Вернувшись в гостиную в плаще, я строго заметила:
— Думаю, нам пора. — Прозвучало ужасно: такая интонация обычно свойственна женам подкаблучников. Чтобы сгладить впечатление, я добавила, что у Саймона сегодня день рождения. Верити — ну надо же! — любезно сообщила, что ей это уже известно, потому что я говорила об этом вчера. Потом — нет, вы только подумайте! — вперила в него жизнерадостный взгляд и оповестила, что у нас с ней нет секретов друг от друга (слава Богу, что больше тебе ничего не известно, мысленно огрызнулась я) и что она знает о нем все.
— Так тебе что-нибудь налить? — еще раз с нажимом спросила я. Нет, спасибо, она просто проходила мимо и встревожилась, увидев мужчину у моего порога.
— Мы здесь очень бдительно следим за безопасностью соседей, — многозначительно произнесла она.
Как-то мне все же удалось выпроводить их из дома. Но Верити не отставала, для меня даже не было бы неожиданностью, если бы она изъявила желание поехать с нами. Однако я твердо попрощалась с ней, не оставив шанса.
Но прежде чем окончательно удалиться, она обошла машину Оксфорда, весьма скромную на вид, и изучила ее с таким пристрастием, с каким, наверное, палеонтолог изучает окаменевшие экскременты динозавра.
— Гм-м… — промычала она. — «Рено», серебристо-серый, серии Эйч. — И медленно повторила цифры номерного знака. — Запоминающийся номер, — заметила Верити как бы невзначай, буравя Саймона глазами. Тот ответил ей невозмутимым взглядом, однако, принимая игру, согласился:
— Боюсь, вы правы.
Я нырнула в машину, решив, что для начала более чем достаточно. Хотя меня, честно говоря, куда больше волновало окончание. С Верити станется попросить у кого-нибудь лестницу, приставить к окну моей спальни и наблюдать за тем, что там происходит. Наверное, стоило поостеречься — даже если такое предложение последует — соглашаться на интимное окончание сегодняшней встречи у себя дома. Порой мне невольно хотелось, чтобы Верити вернулась к своему гнусному Марку, — только бы меня оставила в покое.
Я подарила ему маленькую книжечку рисунков Иниго Джонса, которую весьма кстати купила в тот день в Хауарде, и открытку с репродукцией «Тинтернского аббатства» Тернера.
— Я тронут, — сказал он.
— Правда, это не совсем то, что понадобится в никарагуанских джунглях.
— Буду хранить там ваши подарки как кусочек Англии.
— Уэльса, если иметь в виду Тинтерн. — Я не смогла удержаться от колкости. — Но по крайней мере «континент» назван правильно.
На этот раз беседа текла почти непринужденно, хотя, когда я попробовала чуть больше узнать об обстоятельствах его брака, Саймон тут же замкнулся. Очень вежливо, я бы даже сказала изящно, пресек все мои поползновения. То же и насчет вопроса: «Почему именно Никарагуа?» Что ж, имеет право, сказала я себе. Нечего совать нос в чужие дела. У нас ведь всего лишь договор на год, а не мечта о совместной жизни до гробовой доски. Значит, можно сидеть и наслаждаться легкостью отношений.
— А я никогда не была замужем, за что благодарю судьбу, — призналась я и пояснила: — Если учитывать соотношение между счастьем и несчастьем в браке.
— Значит, когда возникает желание, вы вот так просто выбираете себе любовника? Завидная прагматичность.
— Нет, что вы! Такое со мной впервые. По части «Одиноких сердец» я абсолютно невинна.
Он рассмеялся, но с явным раздражением:
— То есть я хотела сказать, что предприняла только одну попытку… — Но было слишком поздно. Меня самое покоробило от «романтической» двусмысленности собственных слов. При наших не устоявшихся еще отношениях они прозвучали как высказывание старого майора колониальной армии. — А вы?
— Вы — единственная, с кем мне захотелось встретиться. Понравилась ваша улыбка.
— А если бы я оказалась мегерой?
— Тогда я бы прибег к естественному отбору и включил вариант номер два из резерва.
У меня неприятно зашевелились волосы на затылке. Проклятый Дарвин. Я сосредоточилась на пенке своего капуччино, гоняя ее ложкой взад-вперед, — весьма успокаивающее занятие в подобных обстоятельствах. Как бы то ни было, но остаточное чувство собственницы продолжало точить меня как червь. Я не знала, как прозвучит мой голос, когда я снова заговорю, — наверное, это будет нечто среднее между шипением и кваканьем.
— Гм-м… — неопределенно промычала я, делая глоток.
— Тем не менее мы здесь, вместе. — Он поднял стакан. — Я тоже чувствую себя неуютно, потому что отчасти это напоминает торговлю скотом.
— Или покупку по каталогу, — подхватила я. — Причем нужно отдавать себе отчет, что люди, которые в нем зарегистрировались, имеют такие же жесткие требования, как и ты сам.
Он кивнул:
— Во всяком случае, на предстоящий год. — Он улыбнулся. Я тоже. — Пусть каждый из нас обретет то, что ищет. — Мы чокнулись и выпили. Волосы у меня на затылке немного улеглись.
Мы заказали еще капуччино, и я спросила, читал ли он когда-нибудь то, что писал о любовниках Овидий. Мой вопрос его немного озадачил. Если спрашиваешь людей, читали ли они римскую поэзию, они всегда оказываются застигнутыми врасплох. Никак не могу понять — почему. Ведь, когда барахтаешься, не в силах разобраться в собственных чувствах, такое утешение узнать, что две тысячи лет назад люди чувствовали то же и поступали точно так же, как мы.
