Поскольку я восхвалял Аньес, я изображал ее как своего рода Дайан Китон[99], выросшую в деловом районе, получившую образование в элитном учебном заведении и одетую в дизайнерские наряды. А Скотт, который любит только моряков с рыбацких судов с угрожающими кулачищами, уже представлял, как стрижет газон в ливрее и в белом парике. Во всяком случае, такую картину он рисовал для меня. Умышленно, как я теперь думаю, потому что его ежедневно держали в курсе наступления Аньес и маневров Коко. Считая, что не стоит меня беспокоить, пока американская пресса и слова не проронила об этом деле, он создавал передо мной завесу без моего ведома. Бег против часовой стрелки разыгрывался в ожидании того, что будет идти быстрее — продвижение моего нового альбома или действия адвокатов Аньес. Я бы и дальше ничего не знал, если бы однажды вечером, через три недели после приезда, в ресторане «Коммодорз» добрая душа не открыла мне глаза.
Обожаю этот ресторан. Настоящий монумент фальши. При первом взгляде на него видишь дом рыбака, заброшенный еще первыми пионерами, осваивавшими побережье, но когда попадаешь в паркинг, то ставишь свою машину среди машин марок «роллс-ройс», «бентли» и открытых «мерседесов», выпущенных «Даймлером». Затем лорд, переодетый в славного парня из округи, подводит тебя к твоему столику, по соседству со столиками, занятыми бывшими и настоящими женами миллионеров и политиков, и ты расшифровываешь меню при свете свечи от Тиффани. Ни в коем случае при походе сюда не надо надевать галстук — можно всем испортить удовольствие. Здесь считается недостатком вкуса, если не есть картошку фри прямо руками. При этом куриная ножка стоит здесь как драгоценность. Итак, славный парень, подобранный в ходе долгого кастинга и одетый в обтягивающий комбинезон от Томми Хилфиджера со специально поставленными на него пятнами, записывает твой заказ в блокноте от «Гермес» ручкой «Монблан». После этого запрещено разглядывать соседние столики — твое любопытство будет выдавать твой низкий социальный статус. «Пелликано» ресторан в таком же самом духе, но он просто дешевая столовка по сравнению с «Коммодорз». Идем дальше. Я часто приезжаю сюда, и у меня здесь есть свой столик. Как и всегда, я заказал себе морской язык меньер и бутылку белого вина сансерр. А Скотт — свиные ребрышки и кока-колу. Как только сомелье, одетый в матросскую блузу, закончил свой номер со мной, подошел Фрэнк, Коммодор собственной персоной, и сказал, что Доминик Данн разыскивает меня и никак не может связаться со мной. Он звонил мне домой раз пятнадцать. Не дозвонившись, он оставил для меня сообщение в моем любимом ресторане. После этих слов Фрэнк протянул мне номер мобильника Данна. Я спросил Фрэнка, знает ли он, что нужно от меня этому сплетнику. Нет, ни малейшего представления. Потом он отошел, и тут Скотт раскололся:
— Твоя монархическая подружка подала на тебя жалобу в Париже. Она пришла к легавым с разбитой рожей и обвинила тебя, что ты избил ее. В Нью-Йорке дело ведет Бен-форд.
Данн и Бенфорд! Хорошо, что у меня в руках был только рыбный нож, иначе я тут же перерезал бы себе вены. Данн, старый светский сноб, собирает сплетни в центре Нью-Йорка так же, как губка впитывает воду. Бенфорд затем окончательно раздевает догола жертв злословия Данна, которые уже ославлены из-за того, что тот опубликовал о них в своей ежедневной колонке «Вэнити Фэйр». Если я попал под прицел этой парочки, то я уже могу готовиться к возвращению в родной Вайоминг. Небо обрушилось мне на голову. Мне теперь уже нужен был не морской язык, а сеанс электрошока. Что это за бред? Кто ударил Аньес? Как могло стать возможным такое недоразумение? Подумать только, еще вчера я послал ей открытку с видом дюн Монтока, на обороте которой написал, что скучаю один, без нее! Это было так неожиданно, что я просто сидел несколько минут, ошарашенный, и не был в состоянии даже задать вопрос Скотту. Он вернул меня на землю в своей манере янки из пригорода, сказав:
— Кажется, твоя секс-бомба взорвалась прямо у тебя перед носом. Но в твоем большом горе у тебя есть шансы. Эта Аньес, у нее самой рыльце в пушку. Коко быстро с ней разберется.
Ай, ай, ай… Аньес в лапах Коко. Только этого еще не хватало. Через шесть месяцев, если я не буду принимать ответные действия, я останусь на свете один, без гроша и навечно заклейменный как алкоголик и человеконенавистник, то есть зачумленный. Что я мог сделать? По словам Скотта, ничего. Лучше не предпринимать никаких движений. Посмотреть, что будут делать другие, и дать Коко, юридической службе «Континентал» и ему лично отделать портрет этой Аньес отбойным молотком. В общем, вывалять в грязи женщину, которую я любил, и признать тем самым мою подразумеваемую виновность. Ловушка, которую поставили мне мои друзья, была ужасной. Я загнал Скотта в угол:
— Так, ты сейчас заткнешься. Во-первых, я никогда Аньес и пальцем не тронул. Во-вторых, я ее люблю и хочу на ней жениться. В-третьих, придется сейчас же дать ответ на эти слухи. Не надо, чтобы Данн сам копал. В Лос-Анджелесе сейчас еще даже не наступило время вечернего чая. Я ему позвоню.
И я набрал номер Данна по возвращении в свою хижину. Давно пора было это сделать. Еще один час, и Данн не смог бы изменить ни строчки. Что, возможно, и не было бы хуже. Потому что тут я оказался у позорного столба и к тому же сам снабдил их гвоздями для себя. Это просто: когда я прочитал статью Данна через неделю, я думал, что ослепну. Данн все сделал, как Данн. Кстати, чему же тут удивляться? Льва не заставишь мяукать. Его статья была серией ударов когтей и злобного облизывания. В его меню нас было трое: Майкл Шэкел, двоюродный брат Кеннеди, обвиненный в убийстве двадцатилетней давности, Эндрю Меллон, наследник династии Меллонов и сын одной из представительниц династии Дрекселов, которого обвиняли по делу о компьютерных пиратах, и я. Не буду перечислять, что говорилось о первых двоих: их истории служили только для того, чтобы напомнить читателю, как много знает о наших патрициях Данн, который встречался с теткой одного в Белом доме и обедал с ней у лорда такого-то, разговаривал о другом у Ларри Кинга и получил изысканную открытку с поздравлениями от его родителей несколько лет назад. Кроме этого, он на них не наезжал. Мой случай был более двусмысленным. Судите сами.
«Несколько лет назад я обедал с Брюсом Фэйрфилдом у Масбахеров. Роберт Масбахер был в то время министром торговли в администрации Джорджа Буша. Я знал только имя Фэйрфилда как певца, но, увидев его, вы никогда бы не подумали, что перед вами звезда современной музыки. У него был, скорее, вид яппи, который только что вышел из «Банка Морган» на Уолл-стрит. Не знаю, что он рассказывал, но сидевшая справа от него Линн Вайатт за ужином все время смеялась над этим. Когда принесли коньяк, Брюс Фэйрфилд сел за пианино и сыграл «Песню для друга» Элтона Джона, а потом мазурку Листа. Женщины были тем более очарованы им, что пресса в тот период публиковала ужасную клевету в связи с его разводом и по поводу его более чем дружеских отношений с его помощником, имевших якобы место в тот период. Эти пакости слетели с Брюса, как вода с тефлоновой сковороды, притом что он совсем не казался надменным. Он просто был там, улыбающийся и уверенный в себе. Надеюсь, что он останется таким же непроницаемым для обвинений, потому что сейчас молодая французская аристократка обвиняет его в том, что он нанес ей ушибы и раны. Их роман заинтересовал французскую прессу, которая выследила их в Италии, в «Пелликано», очаровательном отеле над Средиземным морем, где я обедал когда-то с Нэн Кемпнер и Валентино. По словам Чарлза Бенфорда, адвоката, которого все обожают ненавидеть, молодая женщина поступила в больницу с переломом плеча и множественными ушибами. Это так непохоже на Брюса Фэйрфилда, которого я встречал, что, разговаривая с Бенфордом, мне показалось, что я друг доктора Джекилла, который слышит разговор о мистере Хайде. Я сразу же позвонил Брюсу в его очаровательный загородный дом в Монтоке, по соседству с домом, который несколько лет назад принадлежал Майклу Левину, кудеснику пиара. Брюс был буквально опустошенным и полностью дезориентированным. Никогда, утверждает Брюс, он не бил женщин, тем более эту француженку, приезда которой в Нью-Йорк он непременно ожидает. Его тон показался мне искренним, хотя его объяснения оставались самыми общими — несомненно, под давлением его адвокатов. Я пожелал Брюсу Фэйрфилду удачи. Она ему понадобится».
