Я подбегаю к Саммеру и тащу его прочь, крича, что так не честно. Это были последние слова, сказанные мной Саммеру.
Несколько зевак повернулись к нам. Повезло: вместо одной драки они увидят сразу две. Кто-то пронзительно закричал: «Врежь ему как следует, Крис!» И он, похоже, собирался вздуть меня по первое число. Но потом, наверное, вспомнил, что мы с ним старые друзья, сплюнул и скрылся в толпе. Дело пахло предательством, грустно о таком вспоминать. Однако даже сейчас я почувствовал прилив адреналина, представляя себе момент схватки.
Меня пробирала дрожь. Очень хотелось встретить где-нибудь Суфи — в большом зале, например. Заглянул на кухню, надеясь застать там ее одну. Не повезло. В тот вечер женщины быстро справились с работой: зал пустовал, свет на кухне не горел. Тем не менее я обыскал все, полагая, что девушка притаилась в каком-нибудь отдаленном уголке. Выглянул в окно, выходившее во двор, где мы с ней недавно сидели, наблюдая за падающим снегом. Представил себе, как тают снежинки у нее на лице и в темных волосах. Это воспоминание уже стало для меня священным.
Вернулся назад. Теперь у меня есть выбор. Можно пойти в комнату Суфи и спросить девушку, не хочет ли она поговорить… Содрогаюсь при одной мысли об этом. Какой-то кошмар. Со времен Туниса я взял за правило никогда не проявлять инициативу в отношениях с женщинами. Заводя интрижку, я полностью отдаюсь воле своих партнерш. Таким образом снимаю с себя вину и избавляюсь от ответственности. Мой умный, наблюдающий двойник понимает всю фальшь такого подхода к делу, зная, что моя пассивность не может быть полной.
Позволяя командовать собой, я всегда оставляю некоторые лазейки и проявляю своеволие. Только мне всегда удается приглушить внутренний голос, разоблачающий дурное поведение. И я плыву по воле волн.
Сознаю, что веду себя крайне трусливо. Снимая с себя ответственность за поступки, я возлагаю ее на кого-то еще. Игра постоянно заканчивается вничью: полученная выгода уравновешивается потерями другого человека. Трудно жить, осознавая свою трусость. Лишь ужас Туниса делает такой выбор неизбежным.
Знаю, что есть смысл пойти в комнату Суфи. Мне необходимо рассказать о своих чувствах и сообщить девушке, что я крайне нуждаюсь в ней. Не мыслю жизни без нее. Узнав это, она сможет свободно принять решение. Но поступить так не решаюсь. Воля ослабла после многих лет бездействия. Я устал от терзающего меня чувства вины и бесконечных неудач. Итак, возвращаюсь к себе, даже не взглянув на лестницу, ведущую в комнату Суфи. Упускаю мимолетный шанс обретения счастья.
За мгновение до того, как включить свет в комнате, понимаю: что-то не так. Рука задерживается на выключателе. Я не слышу ни малейшего звука, ни даже слабого дыхания, однако ясно ощущаю чье-то присутствие. Неужели Симпсону каким-то образом удалось проникнуть сюда до моего прихода? Что он, черт побери, затевает? Определенно в его планы не входит беседовать со мной о поэзии, несмотря на тесные отношения с Луи Макнейсом. Нет, я унизил его, оттолкнул, и теперь он хочет мстить. Сжимаю кулаки и включаю свет, полагая, что противник на минуту ослепнет после долгого пребывания в темноте.
Это не Симпсон. Обнаженная нежная рука цвета сливы лежит поверх белой простыни. Глаза Суфи закрыты, губы слегка надуты.
— Ну и долго же вы, мальчики, болтаете, — говорит она, не открывая глаз.
А мне показалось, будто она не хотела моргать при вспышке яркого света, чтобы ничем не нарушить свой прекрасный, умиротворенный облик. Люблю ее и хочу сказать об этом. Но вместо этого так широко улыбаюсь, что кажется — верхняя часть моей головы вот-вот отвалится. Суфи, заинтригованная моим молчанием, приоткрывает глаза. Я, очевидно, выглядел круглым дураком, стоя перед ней и глупо таращась с идиотской улыбкой во весь рот. Не в состоянии вымолвить ни слова. А что я мог сказать? «Что ты здесь делаешь? Пожалуйста, встань с моей постели. Мы не должны устраивать подобные встречи»? Я мог бы обратиться к ней только с такой чушью, которая, впрочем, вполне соответствовала бы моему нелепому виду. Но надо же что-то делать. Пора действовать решительно. Беда в том, что я совершенно отвык от энергичных поступков. Стоял и тупо молчал, словно ребенок, очарованный видом фургона с мороженым.
Никогда бы не подумал, что такое в принципе возможно. Суфи. Здесь. В моей постели. Без одежды. Или в одних трусиках. А я ведь даже боялся заглянуть в ее комнату. О, как я мучился по этому поводу! Что ж теперь вспоминать? Еще успею настрадаться. А сейчас надо что-то предпринять. Хватит стоять столбом. В этот миг, о Боже, я почувствовал первые признаки эрекции. Член затвердел еще больше, когда моему взору открылась часть ее груди, выступающая из-под одеяла. И эти обнаженные плечи, на которых покоится прелестная девичья головка. Дело решено. Смешно торчать здесь и по-идиотски скалиться с такой мощной штуковиной в штанах. Просто неприлично. Решительно выключил свет.
Пока еще не в силах произнести что-то связное и осмысленное, прохожу в комнату. Снимаю смокинг Нэша и бросаю в дальний угол. Пытаюсь ослабить белый галстук Бланди, но лишь затягиваю еще туже. Прошло несколько минут, прежде чем мне ценой невероятных усилий удалось развязать удавку. В комнате темно, но в лунном свете я вижу Суфи. Сажусь на край кровати и беру ее пальцы в свои ладони. Говорю:
— Жизнь полна неожиданностей.
Кажется, огоньки лукавства вспыхивают в ее глазах.
— Глупец. Мои учителя отлупили бы меня линейкой по рукам, если бы я произнесла такие банальные слова.
Она поцеловала мои пальцы.
Мне вдруг показалось, что молитва о том, чтобы оказаться в постели с Суфи, была услышана тем богом, к которому я обращался. Не свирепыми ацтекскими божками и не Иисусом, которого я постоянно представлял в виде лепной статуи с тех самых пор, когда еще мальчиком прислуживал в алтаре. Не Молохом и не Ваалом. Не египетскими богами с головами шакала или ибиса. Но кто бы он ни был, я по сей день благодарен моему богу. Нежные руки Суфи освобождают меня от остатков одежды. По спине от поясницы до плеч пробегает сладкая дрожь. Любимая обнимает меня и целует в шею. Каждый поцелуй четок, словно тиканье часов, и в то же время расплывчат, будто девушка превратилась вдруг в текучее облако, обволакивающее меня. Я чувствовал себя Данаей, которой овладел Зевс в обличье золотого дождя. Она прижимается ко мне. Я ощущаю ее грудь, острые твердые соски, словно шрифт Брайля для слепых. Наконец нахожу ее губы и целую возлюбленную. Слишком спешу, и мы стукаемся зубами. Однако это нам даже нравится. Осторожно ввожу свой язык ей в рот, борясь с желанием поглотить ее всю. Теперь она уже вне себя от страсти. Хватает меня за затылок и крепко прижимает мои губы к своим. Мне кажется, ей должно быть больно.
Задыхаясь, прячу лицо в волосах Суфи. Они уже не представляют собой, как прежде, непокорную, смешную, неопрятную массу. Она должным образом убрала их, заплела в тугие косы и умастила каким-то приятным веществом.
— Чем пахнут твои волосы? — бормочу я.
— Это особое масло, — отвечает она. — Не знаю, как оно называется по-английски. Его производят из тропического дерева. Тебе нравится?
