Люди выныривали со станции туннельника, и толпа, как вязкая текучая жидкость, вопреки всем законам тяготения, вливалась по эстакаде наверх, заполняла трехсотметровую серебряную чашу, возвышавшуюся на трех хрупких с виду опорах.
Представление на сенсорарене не прекращалось ни на секунду уже третьи сутки. Народ радостно визжал. Народ ликовал. Народ был счастлив. Переливались и рушились голографические композиции, давила на уши музыка, продирающая до костей. Вибрационные генераторы ломали отчуждение и настороженность и бросали человека в море эйфории, сладостного сексуального возбуждения. Волны радости и всеобщего единства захлестывали нас. И вокруг маски. Счастливые крики. Какие-то слова, казавшиеся важными…
В прошлой «плоскостной» жизни я был не избалован такими зрелищами. На Хагша ин Хаге – моей доброй патриархальной планете, где я вырос, вообще запретили массовые сенсоригрища – очень уж они смахивали на методику контроля над массовым сознанием Мерканы. Запретный плод сладок. И я мечтал с детства, как однажды ступлю на арену и испытаю сладостные минуты. Первый раз это произошло шесть лет назад. Тогда мне все это действо казалось захватывающим. Сейчас ощущения были какие-то мутные и непонятные. Было приятно и вместе с тем мерзостно, И меня происходящее не захватывало, как других, – я видел отрешенные лица людей, улетевших в дали грез: кто-то катался по пружинящему полу, кто-то прыгал монотонно, кто-то исходился в счастливом вопле, но большинство группками по нескольку человек совершали, взявшись за руки, монотонные движения. Мне казалось, что при всей силе их чувства и радость напрочь искусственные, лишенные жизни. И они унижают человека.
На Талану все это тоже не оказывало особого действия. И вскоре мы выбрались наружу,
– Ну как? – спросила Талана. Я пожал плечами и признался:
– Я не понимаю радости, которую испытывают наземники на аренах.
– И не поймешь… Здесь все слишком стерильно и безопасно. Пережившего космический бой трудно увлечь сенсорзрелищем.
– Это хорошо?
– Пилот – другой человек… Более независимый… Более человек… Вперед, Серг. В карнавал…
И нас закрутил карнавал. Мы ныряли в туннельник и выбирались на площади, улицы, где гулянья были в разгаре. Потом взяли двухместный крошечный глайдер, прокат которого стоил сегодня бешеных денег, и навигационный автомат повел нас по извилистой траектории мимо кишащих в воздухе машин, парящих птицами голопроекторов, извергающих гигантские фантомы. Мы приземлялись, плясали, обнявшись с какими-то фантастическими личностями, пили вино и опять взмывали на глайдере вверх. Это должно было утомить, но не утомляло.
И наконец, мы оказались в каком-то невеселом местечке – замусоренной части города, где было пустынно, о карнавале напоминали только несколько пьяных морд. Свернутые в приступе первобытной энергии штыри полицейских оповещателей как нельзя лучше характеризовали местных аборигенов.
– Похоже, мы заехали не туда, – сказал я, берясь за навигационную карточку, прилепленную к хитону на груди.
«Район Тахо отнесен к районам критической криминогенной опасности, – проинформировал компьютер. – Туристическое посещение нежелательно»…
Я провел пальцем, дав отбой. Пожал плечами.
Мы осушили две бутылки вина, поэтому я лично воспринимал все достаточно беззаботно. Талане тоже изменила ее осторожность.
– Туда, – она ткнула пальцем в ближайший кабачок – пузырь, зависший на невидимых взору опорах в пяти метрах от земли, куда вела извилистая разноцветная лестница. Вокруг кабачка скользили, оскаливая пасти, гигантские крокодилы – стереоизображения, знак заведения, так и называвшегося «Стаканчик у крокодила».
Я ошибся. Карнавал докатился и сюда. Нам попалась пара человек в карнавальных нарядах. Один из них валялся в неизвестно откуда взявшейся луже, пытаясь встать. На нас аборигены смотрели удивленно.
В Тоннпале, как и во всех мегаполисах, собрались разные люди, в том числе и разношерстный экзотический сброд, живущий за счет системы соцобеспечения и не нуждавшийся ни в чем, Обычно обитатели районов типа Тахо мечтают разбогатеть и жить беззаботно, но не желают палец о палец ударить для этого. Они считают, что весь мир должен им, только не могут пояснить, почему. Они часто бывают опасны и злы.
Талана ощущала себя уверенно. Служебный нейтрализатор, выдаваемый по желанию офицерам при спуске на плоскость и запрещенный к обращению «плоскостникам» – вещь, дающая ощущение безопасности. А что мой командир умеет обращаться с этой штукой – я не сомневался.
Когда мы вошли в бар, нас встретили насмешливые и настороженные взгляды.
– А вы не ошиблись? – осведомился бармен.
– Не ошиблись, – сказал я.
– Тогда занимайте столик…
Здесь оказалось не так плохо. Несколько человек, сгруппировавшихся в углу, обнялись за плечи и затянули старую канказскую песню. На нас теперь посматривали без злобы, даже дружелюбно. Потерянный для общества алкаш, шатаясь, подошел к нам, мы ему преподнесли стакан крепкого вина, и в награду он пару минут почем зря ругал «этих поганых плоскостников».
– А меркан я ненавижу, – вставая, пошатываясь, как при качке на палубе, произнес он. – Многие их любят. Но я – то знаю… Я все знаю…
– Почему вы говорите об этом нам? – поинтересовался я.
– Вы же вояки.
– С чего вы взяли? – удивился я, считавший, что мы вполне можем сойти за «травоядных».
– У меня пока есть глаза, хоть и залитые вином.
После шума карнавала я почувствовал себя в тихой обстановке бара вполне прилично. Так бы вечер и прошел мило и спокойно. Но…
– Ну чего, тараканы щелевые?! – послышался радостный вопль.
И в «Стаканчик у крокодила» завалились те, Кого мы меньше всего рассчитывали здесь увидеть… А с другой стороны, где их еще можно увидеть…
– Встать, поганцы, когда заходит равванская гвардия! Гвардия была в составе пятерых человек. Они воспринимали карнавал просто как возможность надраться и подраться, поэтому не мудрствовали с масками и нарядами – одеты они были в равванских наемников. Капитан Вольген (давно не виделись!), уже прилично поднабравшийся, широко расставил ноги, упер руки в бока и хмуро обвел взглядом собравшихся, не находя достойных противников. Он был разочарован. Но лик просветлел, когда взор наткнулся на нас. Он ухмыльнулся и перестал обращать на нас внимание.
– Господа, я не хочу неприятностей, – произнес бармен.
– А получишь, если не заткнешь поганую дыру, которую ты называешь ртом, – ответил Вольген.
Компашка расположилась в центре бара. А люди начали по стеночке выбираться отсюда, зная по практике, что от равванских наемников следует держаться подальше.
– Может, пойдем отсюда, – предложил я, Талана кивнула и поднялась с жесткого стула. Но Вольген, увидев наш маневр, радостно заорал;
