Почти неделю ее никто не тревожил, но и не препятствовал выходам из домика близ монастыря. И Анна видела, как размеренно и спокойно течет жизнь, так непохожая на ее собственную. С рассветом братья возделывали виноградники и ухаживали за посадками на огородах; хлеб в монастыре был свой — Анна однажды попробовала его. Конечно, она наблюдала за всем издали, — Анна чувствовала некое препятствие, которое не имела права преодолевать, но вместе с тем у нее не рождалось и давящего чувства одиночества, которое мучило ее все это время. Она вставала и засыпала под монастырский звон, и смиренно ждала решения своей участи.
Со стороны моря монастырь напоминал крепость — наследие времен, когда монахам, населявшим полуостров, приходилось обороняться от едва не разоривших монастыри османов. Анна была уверена, что угадала в надстройках на крепостных стенах башни для пушек и размещения дозорных боевых постов.
К вечеру седьмого дня Анну посетил монах, назвавшийся братом Адрианом. Он объяснил Анне причину ее символического затворничества — с V века на полуострове действовал закон, запрещающий женщинам доступ во владения монастырей. Однако ввиду невероятной важности ее сообщения, для баронессы было сделано исключение. Монах обращался к Анне «Анастасия Петровна» и сообщил, что завтра утром из Константинополя прибудет представитель русской православной миссии — преподобный Иоанн, который уполномочен говорить с нею по сути изложенного ею сообщения. Но когда Анна попыталась все же расспросить его подробнее, брат Адриан уклонился от ответов и предложил не торопиться прежде назначенного.
И вот посланник из Константинополя появился. Вглядевшись в его лицо, Анна заволновалась — черты прибывшего показались ей знакомыми, но все же — слишком отдаленно и смутно. И, отогнав от себя наваждение, Анна улыбнулась вошедшему в комнату священнику.
— Преподобный Иоанн? Прошу вас, проходите.
Тот степенно поклонился и приблизился к Анне, немедленно поднявшейся с кровати, на которой сидела, — стульев в комнатах не было.
— Надеюсь, вы не испытывали здесь не удобств или слишком строгих ограничений? — вежливо спросил Иоанн.
— Если я и чувствовала некоторое неудобство, — покачала головой Анна, — то вряд ли это можно считать лишениями и сравнивать с испытаниями, которые мне еще совсем недавно довелось пережить.
— Я наслышан о ваших перипетиях, — кивнул Иоанн. — И искренне сочувствую вам.
— Благодарю, преподобный, — вздохнула Анна. — Но, честно говоря, судьба интриги, которую мне довелось подслушать, волнует меня несопоставимо больше, чем моя собственная. Удалось ли предотвратить задуманное тем человеком?
— К сожалению, он действовал быстрее, чем полученная от вас информация добралась до Иерусалима, — печально признал Иоанн. — Серебряная звезда похищена и бесследно пропала вместе со своими похитителями.
— Надеюсь, вы проделали столь долгий путь для встречи со мной не только для того, чтобы сообщить мне, что опоздали? — с вызовом спросила Анна. Ей вдруг стало обидно за свое недельное бездействие — быть может, внемли монахи ее рассказу раньше, провокации удалось бы избежать.
— Однако вы ничуть не изменились со временем, Аня, — промолвил Иоанн. — Все та же порывистость и прямота. Что, впрочем, говорит о постоянстве, а это, скорее, — достоинство, нежели недостаток.
— Я вас не понимаю… — растерялась Анна. — Откуда вы…
— Откуда мне ведомо, что прежде вас называли Анной, и вы считались не дочерью, а воспитанницей барона Корфа?.. — улыбнулся Иоанн.
— Но я и сейчас не дочь ему, — не очень вежливо прервала преподобного Анна. — Мой отец — князь Петр Михайлович Долгорукий.
— Его сосед? Так, значит, — смутился тот, — вы…
— Да, я жена сына барона Корфа, Владимира!
— Слышу гордость в этом признании. Что ж, полагаю, я тогда не ошибся, — вы всегда любили Володю, даже когда не отдавали в этом отчета ни себе, ни близким вам людям.
— Вы пугаете меня, преподобный! — воскликнула Анна.
— А еще у вас всегда была хорошая память на лица… — начал Иоанн, и Анна покачнулась — она вспомнила!
— Князь Дмитрий? Поручик Новиков?..
Анна смотрела на монаха, склонившего голову, как будто впервые представляясь ей, и не верила своим глазам…
…Это было в один из приездов Владимира в Двугорское. Их полк отличился на осенних маневрах, и многие офицеры получили двухнедельный отпуск.
Владимир приехал, как всегда неожиданно, предварительно не известив отца, и не один. Владимир почему-то панически боялся оставаться с глазу на глаз с отцом и раздражался присутствием Анны. И поэтому в каждое свое появление дома привозил с собою полкового товарища или просто кого-то из столичных знакомых. Обычно сослуживцы, все, как правило, старше Владимира, становились его верными собутыльниками и с удовольствием сопровождали в увеселительных поездках в уездный город. Конечно, в присутствии старого барона они смирнели, а в обществе Анны их гусарские манеры быстро обретали галантность и сдержанность, достойные благородного человека, но Анне все же частенько удавалось услышать громкие голоса подвыпившей компании, под вечер возвращавшейся из города в имение Корфов.
Иван Иванович сносил поведение Владимира молча, хотя Анна видела, насколько его угнетает демонстративное пренебрежение сыном отца в угоду обществу добродушных, но простоватых гуляк-офицеров. Однажды Анна даже пыталась говорить с ним, но Владимир только язвительно рассмеялся в ответ на ее упреки, сказав, что настоящий мужчина, прежде всего, предпочитает общество себе подобных, а уж потом — престарелых родителей и докучливых девиц, если они, конечно, не смазливенькие и не готовы броситься ему на шею по первому зову.
Его тон тогда был настолько развязным, а намеки оскорбительными, что Анна разрыдалась и выбежала из библиотеки, где Владимир курил отцовскую трубку. В коридоре Анна столкнулась с Иваном Ивановичем. Старый опекун сумел ласковым словом выведать у воспитанницы причину ее слез и позднее имел довольно продолжительный разговор с сыном, после чего тот всю ночь пропадал с приятелем в уезде, а утром велел закладывать лошадей и ехать в Петербург. И потом еще очень долго не приезжал, лишь изредка сообщая о себе письмами, в которых было мало сердечности, но много просьб выслать денег для расплаты по карточным долгам.
И вот после долгого перерыва Владимир снова наведался в Двугорское, и как всегда — в обществе сослуживца. Но на этот раз все обернулось иначе.
Князь Новиков заметно отличался от прежних компаньонов Владимира по наездам в родовое гнездо. Уже потом, несколько лет спустя, Анна поняла, что так же поразил ее и князь Репнин — своею полной противоположностью бравирующему грубоватостью и лихачеством младшему Корфу. Наверное, Владимира, чья душа разрывалась между несправедливыми подозрениями в отношении отца и самой Анны, между глубоко таившейся любви к ней и страхом перед этим чувством, время от времени тянуло то к разбитным гулякам, с которыми он выплескивал свои худшие эмоции, то к благородным умницам, в компании которых он становился взрослее.
