Книга Клопы - Александр Шарыпов

Кто-нибудь спросит: а чего мы ищем? Доказательств существования Бога? Разве недостаточно веры? Ощущения неслучайности всего? Верь и не мудрствуй – говорит Церковь. Может, так?

Однако: раз мы не двигаем горы – есть ли у нас вера? Я думаю, то, что мы понимаем под верой, есть именно ощущение – какая-то самая первая, низшая ступень. А чтобы подняться выше – нужны дела. Не зря же сказал апостол: «Вера без дел мертва есть».

Вопрос в том, как понимать «дела».

Например, в случае с голосами. Одного звонка достаточно, чтобы возникло ощущение: Бог есть. И не надо никаких доказательств. Помню, когда я услышал впервые – я почувствовал радость, действительно почти нестерпимую. Радость от самого звучания голоса – не важно, о чем говорили. И вообще ничего не надо было тогда.

Прошло дня два или три. И возник вопрос: ну, и что?

Во-первых, мы не можем вызывать эти голоса по своему усмотрению – как бы сильно того ни желали – или предугадывать момент, когда они будут. Даже если сам голос скажет: «Позвоню завтра вечером», – это еще не значит, что он действительно позвонит. Мне, помню, однажды даже сказали: «Приеду завтра», – причем тип А, женского рода. Я бросился покупать всякую ерунду – телятину, зелень, специи, какие-то вина, подарки. Целый день готовился; потом бац – звонок: «Как жизнь?» – и ни слова о приезде. Я чуть с ума не сошел.

Голос тот же самый, но отдельные звонки между собой совершенно не связаны. Как будто вовсе нет памяти (не знаю, где, у кого; «у нее, там»; мы, сознательно или нет, считаем обладателей голосов себе подобными существами). Если напомнить, «она» тут же объяснит нестыковку, причем объяснение может быть столь же абсурдным, сколь и правдоподобным. Например: «Возникли проблемы с паспортом» (в космосе!) – и всегда упор делается на то, что мы же сами, наша же паспортная система и виновата во всем.

Вообще как только от самого «пения» голоса переходишь к анализу сообщений, замечаешь сразу: все очень странно. Точно по Лему – тому, кто слышал все это, «трудно избавиться от впечатления, что перед ним обломки интеллектуальных построений, быть может, и гениальных, перемешанных как попало с плодами полнейшей, граничащей с безумием глупости».

Например, А говорит о моих друзьях – чаще всего о Фаренгейте, – какие они хорошие и какой я по сравнению с ними плохой. Мол, я не о том пишу, я злой; вот Фаренгейт, дескать, добрый, он пишет о музыке. Казалось бы – ну и позвони ему – Данилыч как раз тогда был в творческом кризисе. «И позвоню», – обещает голос, чуть ли не угрожающе. «Гэбриэль, – спрашиваю у Фаренгейта, – тебе никто не звонил?» – «Нет, – удивляется он, – а кто должен был позвонить?»

Странность и в том, что голосов всегда – со времен Жанны д’Арк – как минимум двое. И они всегда разнополые. С Жанной, как помню, говорили «архангел Михаил, святые Екатерина и Маргарита». Я своих просто назвал А и Б. Они знают о существовании друг друга, знают о разнополости; иногда специально как бы подчеркивают это знание, причем способом до абсурда незамысловатым. А однажды спросила: «Не знаешь, почему он мне не звонит?»

Поражает их осведомленность в наших, земных делах. Не успела начаться война в Чечне, меня тут же спросили, как я к ней отношусь. Случись это год назад, я бы целый день думал: какая им, в сущности, разница? Теперь все равно…

Или о самолетах: Шишкину еще только предложили «Струю», он еще думает, брать эту тему или не брать – о зондировании спутной струи самолета, – а они уже спрашивают: как там, мол?..

Из всех тем соляристики тема голосов, может быть, самая бесперспективная. И я готов согласиться, что это настоящий – возможно, единственный настоящий – тупик. Три года убито на исследования, и не видно никакого просвета. Полагается думать, что это тестовые воздействия, импульсы для проверки, как мы реагируем на то-то и то-то. Мол, если бы я, например, не готовился, не покупал – ну, скажем – телятины, то ко мне и в самом деле приехал бы кто-нибудь. Но как проверить это? Только изменением действий при повторении ситуации. Но ситуация никогда не повторяется! Именно голоса, при всей их кажущейся близости нашему, земному интеллекту, демонстрируют полную иррациональность. Какой-то чуждый, недоступный нам интеллект.

С другой стороны: не покидает и ощущение, что им от нас что-то все-таки надо. Особенно – в моем случае – когда звонит Б. Он какой-то неуверенный. Его даже можно сбить – не с мысли (что вообще понимать под мыслью «у них, там»?) – а с некоего, заранее составленного плана разговора. Если А всегда заполняет паузы – они возникают, только когда начнешь фразу одновременно с «ней» (иногда я так делаю специально, чтобы послушать: мне кажется, в «фоне» я различаю музыку), – то Б, напротив, сам создает паузы. Он как будто не знает, о чем говорить. «Почему она не приехала?» – додумался я спросить его после того случая. В ответ – длинная пауза. «Она инопланетянка». Пауза. «Из космоса». Еще более длинная пауза. Как будто я сам не знал про космос! «Поэтому ей все можно», – наконец разродился Б.