Бенжамен медленно закрыл книгу и опустился на диван. Невидящим взглядом он смотрел в окно, пока Фрэнки в растерянности ждала, когда же он закончит свой рассказ.
— Так вот откуда они взялись, — произнес наконец Бенжамен. — Когда Рипер приехал в школу, вожделение успело выветриться, и теперь он чувствовал только стыд, отвращение к себе и страх при мысли, что его могут вывести на чистую воду. Поэтому, прежде чем встречаться с директором, он метнулся в раздевалку и швырнул плавки в первый попавшийся шкафчик. Там-то почти сразу же я их и нашел. — Бенжамен горестно покачал головой, дивясь своему легковерию. — «Дыхание Господа»! Я называл это дыханием Господа! Какой-то запутавшийся, измученный старик прижимает к груди ошметки своего последнего увлечения, чтобы вскоре от них поспешно избавиться. Дыхание Господа… Какое фиаско. Какая потеха.
Больше ему нечего было сказать. Последовало долгое тяжкое молчание. Тишину нарушали только крики Ранульфа, громко возражавшего против попытки Ирины то ли накормить его, то ли одеть.
Наконец Фрэнки встала, пересела на диван к Бенжамену и взяла его руки в свои.
— Бенжамен, у Господа много путей, ты же знаешь. И все они неисповедимы. Пусть случившемуся нашлось объяснение, это еще не делает его менее… значительным.
— Я считал это чудом. — Бенжамен, казалось, не слышал слов Фрэнки. — Но чудес не бывает. Лишь беспорядочный набор обстоятельств, переплетающихся самым бессмысленным образом.
— Лишь хаос, — продолжал Бенжамен, вставая. — Хаос и совпадения. Только и всего.
И что бы Фрэнки с Дугом ни говорили, Бенжамен так до утра и не изменил своего мнения, — трижды за ночь хозяева видели, как он бродит по дому, из комнаты в комнату, беззвучной поступью лунатика.
14
В жаркий понедельник, 22 мая 2000 года, интерес к церковной архитектуре мог бы соблазнить досужего путника, как и многих других ранее, завернуть в маленькую деревушку Литтл-Роллрайт, что в Костволде. До церкви XV века она (пусть этим путником будет «она») добралась бы по извилистой проселочной дороге с Певзнером[14]в руке и в предвкушении пиршества для глаз: стрельчатые навершия, мощные контрфорсы, узкие высокие арки, зубцы вдоль карнизов. Подходя к церкви, она заметила бы, что на скамье у южной стены, откуда открывался вид на золотистую деревеньку, сидит мужчина лет тридцати с небольшим с женщиной лет двадцати с небольшим и что они беседуют сосредоточенно, но отрывисто, негромкими приглушенными голосами. Допустим, что ее интерес к церковной архитектуре оказался более чем заурядным; допустим, она насмотреться не могла на ниши, четырехлистники и пологи с готическим орнаментом, — и поэтому провела в церкви около часа с записной книжкой и альбомом для зарисовок наперевес, а когда вышла, жмурясь, на полуденное солнце, еще пуще разъярившееся, она увидела бы, что мужчина и женщина по-прежнему сидят на скамье и, как прежде, погружены в беседу. Разве что они слегка отодвинулись друг от друга и кажутся куда более разгоряченными и куда более печальными, чем час назад. Но они по-прежнему тут. И, удаляясь к церковным воротам, она, возможно, обернулась на них в последний раз и увидела, что мужчина подался вперед, схватившись за голову и бормоча какие-то отчаянные слова, но в тот знойный день не было ветерка, который донес бы эти слова до ее мигом навострившихся ушей. И она так ничего и не узнала о драме, разыгравшейся в церковном дворе, не узнала, что, когда она закрывала за собой ворота со скрипом и щелчком, Пол Тракаллей говорил Мальвине:
— Что же мы делаем? Неужто такое возможно?
* * *
Пол представления не имел, чего ждать от этого свидания. Он понимал лишь одно: его неодолимо тянет встретиться с Мальвиной. Они не виделись почти три недели, с вечера накануне его путешествия в Скаген. Пока он был в отъезде — в то утро, когда на пляже в Гренене он объяснялся с Рольфом, — история о нем и Мальвине появилась в дневниковой колонке одной из крупных газет. Историю предусмотрительно изложили в аккуратных выражениях, дабы избежать исков о клевете, но смысл был ясен любому, кто ее прочтет, и, к несчастью, среди читателей оказалась Сьюзан.
Выгнать она его не выгнала, хотя и грозила этой карой, когда узнала, что Мальвина провела ночь в их доме без ведома хозяйки. Однако Пол был вынужден дать обещание, что больше не будет встречаться с Мальвиной, а кроме того, сей же час уволит ее из медийных консультантов и прекратит выплачивать ей зарплату. 8 мая он написал ей по электронной почте:
Совсем расстаться немыслимо. Это просто исключено, на мой взгляд.
Но тебе пока лучше затаиться. И наверное, недели две мы не будем видеться.
Мальвина ответила:
Прятаться мне не очень нравится. Хотя ты по-своему прав. Но меня пугает мысль, что все, что есть между нами, вдруг раскиснет, как переспелая груша, и чувства, в которых мы с таким трудом признались друг другу, будут задушены в колыбели внешними обстоятельствами, этой кошмарной позиционной войной со всем остальным миром…
С тех пор Пол проявлял повышенную бдительность, мягко говоря. Он запретил Мальвине писать ему по электронной почте, посылать эсэмэски и приходить к нему. Он не задумывался, чем она заполняет дни, проведенные без него, — работой над курсовой или мечтами о том, что они когда-нибудь соединятся, — это была не его проблема. Пол с головой ушел в парламентские заботы, добровольно взвалив на себя столько проектов и общественных обязанностей, что отношения с министром (месяцами пребывавшие на грани разрыва) вдруг сделались чуть ли не сердечными. Он стал чаще сидеть дома, играя с Антонией, пока не обнаружил, что десять минут общения с ребенком — это предел, за которым он начинает дохнуть со скуки. Впервые за многие годы он по собственной инициативе позвонил брату, когда узнал от Сьюзан, что Бенжамен в последнее время странно себя ведет: не ходит в церковь и, по слухам, почем зря ругается с Эмили. (Впрочем, Полу не удалось вытянуть из брата подробности, а беспокойство о благополучии Бенжамена не простиралось столь далеко, чтобы лично его навестить.) Вдобавок Пол написал несколько газетных статей о лонгбриджском кризисе: как успешно этот кризис был преодолен и сколь искусно способствовали счастливой развязке действия правительства. Он даже напросился приехать на завод с целью сняться вместе с торжествующими директорами «Феникса», но в итоге его ждала встреча лишь с представителем пиар-отдела, и на изображение этой парочки не польстилось ни одно агентство печати.
Но в круговороте бурной деятельности Пол желал лишь одного — увидеться с Мальвиной.
Наконец наступил момент, который он счел безопасным для встречи. В Лондоне видеться с Мальвиной он не хотел, твердо веря, что пресса следует за ним по пятам. Но он собрался в свой избирательный округ и предложил Мальвине встретиться на полпути, в Моретон-ин-Марш, куда она доберется на поезде с Паддингтонского вокзала. Они проведут вместе несколько часов, пообедают в пабе, прогуляются по сельской местности. Все будет тихо, пристойно, и к тому же им обоим крайне необходима смена обстановки. Прогноз погоды был благоприятным, и Пол принялся с нетерпением ждать выходных.
