Но все еще больше изменилось три года назад, когда Боудика вернулась из своего путешествия по Британии. Ее не было добрую половину года, и, когда она рассказала мужу о своих странствованиях, он понял, что ее ненависть к Риму превратилась во что-то похожее на презрение.
Она радовалась, рассказывая мужу обо всех красотах, которые видела в пути, о священных местах, которые посетила, о договорах и соглашениях, заключенных с другими правителями, особенно с королевой бригантов. Но радость ее гасла, когда она вспоминала о жадности римлян. Ицены были еще в лучшем положении, чем остальные племена, кроме племени бригантов. Рим, по каким-то непонятным причинам, отдавал предпочтение этим двум королевствам. Для остальных Рим был лишь немногим лучше слепой злой силы, подобной урагану или засухе.
С тех пор как Боудика вернулась, ее отношение к живущим поблизости римлянам заметно охладело, и часто ночью она говорила ему, что хотела бы отдалиться от них еще больше и, возможно, написать императору о том, как его люди обращаются с ее народом. Всегда осторожный в поступках, Прасутаг смог тогда уговорить ее подождать, пока не настанет более подходящее время.
Теперь, стиснув свиток, он подумал, не настало ли сейчас это самое время, чтобы восстать против Рима? И вдруг острая, невыносимая боль в груди заставила его вскрикнуть. Король с трудом мог вздохнуть, было такое чувство, словно его лягнула лошадь. Он опустился на землю, ноги задрожали, а рука схватилась за сердце. И еще одна судорога, и головокружение. Он прерывисто дышал, невыносимая боль под рукой испугала его. Что происходит с его телом, всегда таким здоровым и сильным? Он лежал в саду на земле и даже радовался, что никто не видит его, великого короля, теперь. И ждал, когда боль отступит, когда все станет, как всегда.
Когда боль отступила и он смог снова дышать, Прасутаг поднялся и пошел к дому. Он раньше не однажды видел людей, охваченных такой болью, и теперь знал, что боги скоро заберут его к себе. Но перед тем как умереть, нужно было сделать одну вещь, чтобы удостовериться, что его прекрасная жена и две чудные дочери будут спасены от жестокости Рима.
С трудом перставляя ноги, он думал, что нужно предпринять, чтобы защитить их от римского императора. Но спасет ли это от Кассия?
Абрахам воззрился на короля с тревогой. Он обучался врачеванию в Александрии и, хоть предпочел потом жизнь странствующего купца, помнил, что серая кожа и голубоватые тени у губ — признаки близкой смерти. Король, похоже, также это знал. Во всяком случае он спросил:
— Ты сделаешь это?
— Конечно, мой господин. И я все еще не понимаю почему.
— Потому что, если оставить завещание здесь, Боудика найдет его после моей смерти и обязательно уничтожит. Ты же знаешь, какова она…
Иудей грустно улыбнулся и кивнул:
— Хорошо. Я возьму завещание в Камулодун. Но все еще не понимаю, почему вы так поступаете.
— Значит, ты не понимаешь Боудику.
Абрахам снова улыбнулся, чуть помолчал и спросил:
— Когда вы собираетесь сказать Боудике о сорока миллионах сестерциев?
Потирая грудную клетку и бока, еще чувствуя боль, король мягко произнес:
— Я возьму ее в далекие поля, привяжу там ее руки и ноги к шестам, вбитым глубоко в землю, потом перейду на другое поле и оттуда прокричу ей эту новость.
Абрахам засмеялся:
— Боюсь, мой господин, что и тысячи полей будет недостаточно, чтобы обеспечить вашу безопасность.
Выпив чашу вина, что вроде бы облегчило боль, Прасутаг подписал завещание и вручил гусиное перо Абрахаму, чтобы тот засвидетельствовал его, а потом сказал:
— Так должно быть.
Иудей кивнул и принял свиток.
— Я уеду утром. Что мне сказать начальнику гарнизона?
— Скажи, чтобы после моей смерти он приехал сюда и забрал половину всего, чтобы отдать императору Нерону. И не обращал внимания на недовольство Боудики. И скажи ему, чтобы он взял с собой вооруженных людей.
Абрахам покачал головой:
— Вы знаете: это не то, о чем говорил я…
Прасутаг вздохнул:
— Это то, с чем придется иметь дело Боудике. Я напишу письмо Каморре и все ей объясню. Может быть, она расскажет матери.
— Почему вы сами не можете рассказать королеве? Почему перекладываете все на римлян, вместо того чтобы лично сообщить ей? Или дочери? Любой муж…
— Дело не в муже, друг мой, а в жене. Как ты себе это представляешь? Что я скажу Боудике о своем завещании? Она разрубит меня от плеча до пояса одним ударом! Никто, сколь бы храбрым он ни был, не найдет в себе смелости сказать ей…
59 год н. э. Поход к острову Англси (Мона)
Светоний Паулин слышал в жизни слишком много жалоб, и теперь они его не трогали. Солдаты, которые не могут проходить двадцать пять миль в день, бесполезны. Его африканские легионы шли через пески, а здесь путь пролегал по зеленым холмам и ровным дорогам, так что переходы могли бы быть и больше!
Светоний слышал рассказы, хотя и не знал, правдивы они или нет, о черных людях за непроходимыми джунглями Африки, которые не носят одежды и которые — самые свирепые воины из всех, каких только знала земля. Говорили, что они собираются в армии из десятков тысяч человек и могут бежать — бежать, представьте себе! — по пятьдесят миль в день, а после этого способны сразу броситься в битву.
Его же так называемые закаленные в битвах солдаты выдыхались на ровном месте и вечером, в своих палатках, выглядели так, словно только что переплыли море. От усталости они не могли ни пить, ни есть. Чтобы закалить свою африканскую армию, ему понадобился месяц. Чтобы подтянуть эти войска, разбалованные жизнью в благополучных деревнях Галлии, понадобится куда больше времени.
А земли бриттов были опасны, даже более опасны, чем Африка. Там, в жарких пустынях, он мог выставить часовых, которые предупреждали его о неприятеле еще задолго до того, как тот приближался. Британия же была страной туманов, лесов, холмов и пещер, где противник мог скрываться, а потом наносить неожиданные удары, быстрые, словно вспышки молнии.
Войска прошли на запад, затем на север, в земли силуров, и здесь Светоний уже несколько раз столкнулся с бунтовщиками. Подавляя эти выступления, он шел все дальше, туда, где когда-то копил свои силы Каратак. Здесь римляне страдали от вылазок мятежников уже постоянно. Каждую ночь какой-нибудь часовой или солдат, если он был случайно пьян или отходил слишком далеко от костра, пропадал, а утром его обнаруживали мертвым, с перерезанным горлом. Некоторых находили и вовсе без головы. Такое, как сказали Светонию, обычно совершали жрецы бриттов. Солдаты пали духом, дисциплина в армии расшаталась, как это было с армией Калигулы на побережье Галлии, когда легионы отказались переправиться в Британию из-за ужасных слухов о друидах.
Но хуже всего были даже не потери, а то, что каждый раз, когда Светоний пытался окружить или схватить этих демонов, они словно растворялись в воздухе. Горы, окружавшие римлян, были источены пещерами, и, чтобы обследовать их все и найти мятежников, потребовались бы годы. Светоний приказал, чтобы каждый солдат нес ответственность за своего соседа и никогда не позволял бы ему пропадать из поля зрения; все отходившие по нужде к краю лагеря должны были брать с собой троих сопровождающих, и каждый обязан был нести факел; никто не мог покинуть защищенную зону или круг огня без разрешения старшего. Все должны были спать в палатках, каждая из которых охранялась всю ночь, часовые дежурили по три часа. Лагерь окружали траншеями, наполняя их водой, и по всей территории зажигали костры. Эти инструкции строго выполнялись, но на следующее утро все равно находили обезглавленных людей.
