Из объяснений профессора Тиффож узнал, что подобных торфяных людей время от времени находят в Дании и северной Германии, причем, в столь сохранном виде, что селяне всякий раз подозревают несчастный случай или убийство. На самом же деле это древние германцы, чей обычай ритуального утопления в болоте восходит к первому веку нашей эры, а то и к еще более раннему периоду. К сожалению, сведения о тогдашних германцах содержатся лишь у Тацита, судившего о них понаслышке, ввиду чего трактат «Германия» не может считаться авторитетным источником, подчеркнул г-н Кайль. Далее он обратил внимание слушателей на удивительную сохранность кожи мертвеца, несмотря на его двухтысячелетний возраст, позволившую местным жандармам снять у него отпечатки пальцев. Затем профессор сообщил, что самолично провел вскрытие трупа, и состояние его легких позволяет утверждать, что этот человек умер, захлебнувшись. Впрочем, на теле отсутствуют какие-либо раны или следы насилия. Тут профессор смолк, улыбнулся, принял важный и таинственный вид и как-то заговорщицки глянул на двухтысячелетнего покойника, словно только им двоим был ведом некий пикантный секретец. Выдержав паузу, г-н Кайль торжественно возгласил, подчеркивая каждое слово:
— Дамы и господа (надо сказать, что дамы отсутствовали), я лично произвел резекцию желудка, а также тонкой и толстой кишок нашего прапредка. Его органы пищеварения, хотя и ссохлись, но превосходно сохранились и даже содержали остатки пищи. Таким образом, я получил возможность строго научно,
— последние слова он проскандировал по слогам, — установить, что данный человек ел перед смертью. Последний прием пищи — я сумею это доказать — имел место за полсуток или за сутки до кончины и состоял из гречишной, — если быть точным, из той разновидности гречихи, которую в народе называют водяным перцем, — кашицы, приправленной в разных пропорциях укропом, шпинатом, ипомеей, ромашкой. Не думаю, однако, что подобная вегетарианская похлебка была повседневной пищей древних германцев — охотников и рыболовов,
— скорее, пищей сакральной, чем-то вроде последнего причастия. Видимо, смертник, перед ритуальным жертвоприношением, вкушал ее в кругу нескольких посвященных.
— Что же касается точной датировки данного жертвоприношения, то она, разумеется, невозможна. Однако относится оно, безусловно, к первому веку нашей эры, поскольку возле тела обнаружена золотая монета с изображением Тиберия. Это и есть самое удивительное наше открытие. Можно ведь предположить, что трапеза данного знатного германца, наверняка вождя, накануне его страшной, но добровольной гибели, состоялась в тот же год, — а может быть, и час! — что и Тайная Вечеря, последний ужин Христа с его учениками, предшествующий Страстям Господним. Таким образом, в то самое время, когда на Ближнем Востоке зародилась иудей-ско-средиземноморская религия, здесь, в Германии, существовали сходные ритуалы, возможно, свидетельствующие о независимом формировании религии собственной, истинно нордической.
Профессор вновь умолк, словно потрясенный величием собственной догадки. Затем продолжил уже менее торжественно:
— Также хочу обратить ваше внимание, что торфяник, где было обнаружено тело, располагается в ольховой роще. А ведь в подобной же разворачивается действие самой знаменитой и самой таинственной баллады величайшего из немецких поэтов Гете — «Лесной царь"1. Она ласкает наш германский слух, она умиляет наши германские сердца. Это подлинное воплощение германского духа. Поэтому я предлагаю — и буду отстаивать свое мнение в Берлинской академии наук — занести этого человека в археологические анналы под именем Лесного царя.
И профессор продекламировал:
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой…[14]
Тут в класс влетел запыхавшийся батрак и что-то зашептал на ухо профессору.
— Господа, — возгласил г-н Кайль, — мне сообщили, что в том же торфянике только что нашли еще одно тело. Думаю, всем нам необходимо немедля отправиться на болото, дабы поприветствовать очередного посланца из тьмы веков.
Рабочие не решились самостоятельно извлечь тело из трясины. Оттуда выглядывала только голова, точнее, правый ее профиль, впечатанный в черную жижу, словно выбитый на медали. Он был почти торфяного цвета, так что смахивал на барельеф, вылепленный из самого же торфа. Видимо, мертвец сильно усох, так как головка казалась вовсе детской, а печальное личико и шапочка из трех грубо сметанных лоскутов ткани придавали покойнику сходство с заключенным, точнее, с каторжником. Дождавшись профессора, рабочие взялись за лопаты. Сперва они полностью отрыли голову, потом плечи, покрытые чем-то вроде накидки из бараньей шкуры. Затем явилось на свет и все одеяние целиком, которое, однако, казалось пустым. Когда «очередного посланца из тьмы веков» уложили на траву, присутствующие, заглянув под его пастушеский плащ, смогли убедиться, что туловище и впрямь истлело — одну только голову отчего-то пощадили века.
— Увы, — заключил г-н Кайль, — мы никогда не сможем достоверно узнать, мужчина это, женщина или ребенок. Однако аналогичные находки заставляют меня склониться к мнению, что перед нами женщина. Дело в том, что вожди нередко отправлялись в царство теней, сопровождаемые своей супругой, а древние германцы, как вы знаете, соблюдали моногамию. И тем не менее это так и останется самой сокровенной тайной из всех, связанных с Лесным царем. Правда, если не считать глазную повязку с золотой звездой: подобную символику современная наука расшифровать бессильна. Однако с годами прошлое к нам лишь приближается. Не удивляйтесь — ведь об античности мы сейчас знаем несравненно больше, чем столетие назад. Точно так же новые находки, вполне возможно, вскоре прольют свет на обычаи древних германцев. И все же, уверен, что тайна нетленности погребенного в болоте Лесного царя так и не будет раскрыта до конца.
Перед тем как отправиться обратно в Морхоф, Тиффож еще долго разглядывал грустное личико каторжника, которого впервые коснулись солнечные лучи после веков торфяного мрака. Казалось, он старается запомнить облик Лесного царя, на случай, если судьба сведет их вновь.
Осенью 1940 года жители городка Растенбург были весьма удивлены тем, что вдруг был закрыт доступ в горлицкий лес, где прежде устраивали народные гулянья, соревнования стрелков, ярмарки, куда просто выходили погулять всем семейством воскресными вечерами. Затем кафе «Карлсхоф „, где местные обыватели собирались на дружеские посиделки, было реквизировано службой СС. Потом город заполонили строительные отряды генерала Тодта, строительные заводы фирм „Wayss und Freitag“ и „Dikerhof und Widmann“, а также грузовики Сайденспиннера, лесоустроителя из Штутгарта. Были расширены все окрестные дороги, вблизи города выстроили аэродром, а железнодорожную линию Растенбург-Ангебург закрыли для гражданских перевозок. Газеты официально сообщили о строительстве в бывшем заповеднике Горлиц крупного филиала химической фирмы „Chemische Werke Askania «. Однако подобное объяснение казалось сомнительным из-за избыточной помпы и суеты. Несмотря на секретность всего, что относилось к строительству так называемого «нового города“, просочились слухи о полутораметровом ограждении из трех рядов колючей проволоки, за которым простиралось минное поле пятидесяти метров в ширину, охраняемое к тому же бдившими денно и нощно часовыми. Далее следовали еще две линии обороны, щедро оснащенные артиллерией и тяжелыми пулеметами. Короче, чтобы проникнуть в «новый город“, надо было пройти не одну, а несколько проверок. Состоял город из дюжины вилл, сверхсовременного узла связи, автобазы, сауны, котельной, кинотеатра, конференц-зала, офицерского казино, а главное — превосходно оборудованного подземного бункера, который помещался в северной стороне оцепления и был укрыт восьмиметровым слоем бетона, который пронзала шахта лифта.
