Ветра иных миров:
Ведь смерть — не тлен сырой
Кладбищенских лесов.
Там Бог твой, а не враг,
И град небесный.
…О, этот белый флаг
Над черной бездной.
Он даже не сразу узнал стихи Эмили Дикинсон, потом вспомнил. Да, Рита всегда ее любила. Припомнил, как однажды летом они гуляли вечером по набережной и Рита тогда первый раз прочитала ему стихи:
Сегодня Тени по Холмам,
как Люди, бредут по кругу.
— то низкий сделают Поклон —
то Руку подадут друг другу.
Так величаво — будто мы
не стоим их вниманья —
ни мы — ни наши Города —
ни наши Тайны.
Все теперь было далеко. И возможно, никогда этого и не было. И есть только одно место — Старая Пустошь…
Он сидел, благословляя тот момент, когда ему в голову пришло засунуть в рюкзак плеер с одной-единственной кассетой.
Теперь он в сотый раз слушал «Серебро Господа моего», позволяя мягкому голосу Б.Г. немного разрушить выросшую стену одиночества.
Медальончик, чтобы не потерять, он повесил себе на шею, и, как ни странно, почти прошло пустое ощущение, что ты — совершенно один.
Странник-рыцарь, но вот только принцесса у нас странная. Совсем маленькая — девчонка одиннадцати лет. Никак не тянет на звание принцессы.
Он усмехнулся. Загадочная девочка…
Или он просто наделяет ее свойствами, которых у нее нет? Может, это обычный ребенок? Несчастный, одинокий, рано повзрослевший — но обычный!
«Это только твоя фантазия, — оборвал он себя и свои мысли, — опять — та самая фантазия, которая всегда мешала тебе быть обычным человеком».
Чайник вскипел, и он высыпал в чашку остатки кофе из своих запасов. На банку, наполненную до краев кофе, он только посмотрел и понял — ему не хочется ЭТОГО кофе. Ему вообще не хочется ничего, что отсюда.
Сделав глоток, посмотрел в окно.
Луна была такого белого цвета, что все вокруг казалось облитым серебром. Листья, которые сверкали. Река, ставшая призрачной…
И все-таки во всем этом была странная величавость. Будто в этот городок явился Господь, с помощью луны окрасивший все в любимый свой цвет.
— Серебро Господа моего, — проговорил Игорь и улыбнулся.
И ему стало спокойнее.
* * *
Она толкнула дверь и вошла.
Теперь эта комната стала ее. И шар, плавно раскачивающийся над круглым столом, тоже был теперь почти ее.
Однако она совсем не испытывала радости.
— Может быть, я не хочу этого? — спросила Душка, дотрагиваясь пальцем до шара.
Из ее головы не выходил тот странный парень, который жил теперь в ее доме.
Что-то в нем было такое, что напрочь отсутствовало в других, даже в Юлиане…
Ах, почему же ей казалось, что общение с Игорем надо скрыть? Только ли в том дело, что общение это, оставаясь тайной, и само приобретает сладкий и терпкий вкус тайны?
— Даша, ты пришла?
«Почему он никогда не называет меня Душкой, — подумала девочка, оборачиваясь к вошедшему Юлиану. — Как будто не нравится ему мое прозвище…»
— Да, пришла.
— В доме… все в порядке?
Паузу Душка поняла и без слов. «В доме НИКОГО НЕ БЫЛО?»
— Все в порядке.
Она отвела взгляд в сторону, чтобы он не смог прочитать правду по ее глазам.
«Игорь — моя тайна. Пришелец из прежнего мира, доброго и понятного».
Он вздохнул и провел рукой по ее волосам.
— Скоро мы поговорим обо всем. Когда твоя боль перейдет в мудрость.
«Я что-то не уверена, что хочу ЭТОГО. Может быть, боль иногда все-таки должна оставаться болью?»
Он спокойно стоял возле камина, грея руки.
— На улице становится холодно. Давай сегодня ляжем пораньше? Я расскажу тебе сказку.
— Опять про Змея? — спросила Душка. — Ты не знаешь других сказок?
— Я думал, это тебе интересно. К тому же это… легенда. А из сказок надо вырастать. Реальность — куда интереснее.
Душка усмехнулась про себя: реальность? О да! Она интереснее. Со страданиями и болью. С парадоксами вечности и небытия…
— Ладно, расскажешь про своего Змея, — согласилась она. — Может быть, он наконец-то заинтересует меня.
«А что любит рассказывать Игорь? — невольно подумала Душка, при мысли об Игоре почувствовав странное тепло. — Наверное, каждого человека можно определить по тому, что он любит. Надо будет спросить его об этом…»
* * *
Игорь и сам не заметил, как уснул.
Он снова был дома, в городе, и рядом была Рита, улыбающаяся и тянущая руки к девочке, смешно ковыляющей на маленьких ножках, словно от ее первых шагов зависела вся жизнь этого мира. Девочка была с такими же, как у него, светло-русыми волосами, а глаза у нее были Ритины.
Он был счастлив в этом сне, и только одно настораживало его — почему-то Рита успела переклеить обои в его комнате. Ему совсем не нравились эти новые обои — с пухлыми ангелочками. Он все пытался понять, где видел такие же, но никак не мог.
— Рита! — позвал он и проснулся.
Он сразу узнал эти обои. И ангелочков-сатиров.
Ста-а-а-арая Пустошь! Точно кто-то вдалеке прошелестел ему, напомнив, где он, и о том, что не выбраться ему никогда отсюда, ни-ког-да…
Слабое движение совсем рядом заставило его привстать.
В комнате кто-то находился. Свидетельством этого был робкий кашель, намекающий на присутствие.
Он открыл глаза.
В кресле сидела старуха с необыкновенными синими и молодыми глазами.
Она смотрела на него, немного склонив голову, держась за подлокотники морщинистыми руками так крепко, будто боялась улететь в воздух, словно на самом-то деле была воздушным шаром.
— Ну вот, молодой человек и проснулся, — сказала она, рассматривая его с откровенным любопытством. — А то уж я думала, что весь путь проделала зря. Вы горазды спать, любезнейший!
Игорь подскочил на кровати. Старуха достала из кармана «Беломор» и с наслаждением затянулась.
— Знаете, — сказала она, выпуская дым, — там, где я теперь, курить почему-то нельзя. Странно, не правда ли? При жизни нам запрещают курить, чтобы сохранить саму жизнь. А после нее?
Она коротко рассмеялась, закашлялась и, окончательно смешав смех и кашель, умолкла.
— Кто вы? — спросил Игорь.
— Вы задаете просто-таки философские вопросы. Насколько мне известно, на вопрос о нашей сущности еще никто не нашел ответа… Так что — кто я? Субстанция, состоящая из воздуха и воспоминаний? Или, скажем, невозвращенка, уставшая коптить небо? С вами, впрочем, тоже не все понятно. Вы что, без запинки можете поведать, кто вы?
