Глава 34
Мухи
Там меня дети и поселили. Голый, если не считать лохмотьев птичьего костюма, все еще державшихся на мне благодаря привязным ремням, я сидел, как чучело в заполненной цветами яме, на подстилке из мертвых птиц. По обеим сторонам могилы лежали изуродованные крылья «Сессны», а обломки лобового стекла и хвостового оперения грубо намечали контуры фюзеляжа. Течение Темзы вымыло из донных отложений даже пропеллер. Ржавым погнутым мечом он лежал у моих ног.
Дети сидели в тени кустов – искалеченные ангелочки в кладбищенском саду. На Шеппертон нахлынули почти осязаемые миазмы. Деревья словно окутались тусклым, серым саваном. Листья уже не лучились светом. Онемевшие птицы прятались среди поникших орхидей и магнолий, чьи лепестки обрели ту же смертную восковую бледность, что и щеки Мириам Сент-Клауд.
Рваными парусами трепетали надо мной темные крылья. В бесцветном небе собирались стервятники всех родов и размеров: они опускались на пожухлую траву и пировали птичьими трупами. Прямо передо мной на ржавый пропеллер сел молодой гриф, острые когти цепко охватили этот необычный двухлезвийный меч. Из каждой поры земли лезла жуткая мертвенная растительность. В траве шныряли какие-то странные хищные твари. С берегов ручья приползали змеи. Неимоверно расплодившиеся пауки растянули между деревьев липкие гнойные сети, укрыли вялую бледность мертвых цветов серебристыми саванами. Над могилой повис дрожащий нимб – облако призрачно-белых мух. В тусклых лучах рассвета сорокопут убивал последних колибри и насаживал крошечных птичек на шипы терновника.
Весь Шеппертон металая в горячке, отравленный исходящим из меня отчаянием. Вскоре после восхода дети вернулись. В надежде оживить меня Джейми принес мне – впервые – живую птицу, сильно помятую малиновку, и выпустил ее в траву. Не смея ко мне приблизиться, дети жались к кишащим тлями кустам. Джейми жалобно гукнул, сам для себя, и втянул голову в плечи из-за низко кружившихся стервятников. Они прилетели в надежде напитаться моим трупом – плотью, их породившей. Дэвид прикрыл глаза маленькой Рейчел ладонями, опасаясь, что даже слепота может оказаться слабой защитой от этих кошмаров.
По тусклым улицам бродили немногие люди, все в тех же летных костюмах.
Я умерщвлял этот город авиаторов; они, в свою очередь, умерщвляли меня.
Но я все еще был жив.
Посреди парка стервятники пировали оленьими трупами. На насосах заправочной станции темнели нахохлившиеся хищные птицы, они смотрели, как их вожак ковыряется во внутренностях мертвой собаки. Серый ветер шевелил месиво раздавленных цветов. Бледные люди жались к своим домам, опасливо поглядывая на оккупировавших автозаправку хищников. Другие, вооруженные ножами и садовыми вилами, не могли оторвать глаз от парка, где тесно лежали умирающие олени. Посреди обреченного стада стоял, покачиваясь на неверных ногах, крупный, прежде красивый самец.
Но где же полицейские? Пусть они приедут и спасут меня. Я был уже готов с радостью признаться в похищении «Сессны». Но мир утратил всякий интерес к Шеппертону; казалось, что вокруг этого городка появился невидимый барьер забвения. Разъехались последние полицейские машины, техники телевизионных фургонов собирали свое оборудование.
За весь этот день я не видел ни одного вертолета.
Из-за мертвых вязов донеслись громкие, возбужденные голоса. Отряд добытчиков, возглавляемый Старком, волочил от реки, по мертвым газонам и клумбам, окровавленное тело дельфина. Сквозь облетевшие ветви рододендрона я видел ликующее лицо Старка, его развевающиеся волосы. Весь в крови, он повесил добычу на крюк у дверей центральной, рядом с военным мемориалом, мясной лавки. Голодные женщины обступили лавку тесным орущим кольцом, а Старк стоял на железной бочке и отрезал им куски дельфиньего мяса.
Бойня на реке продолжалась до вечера. Трава в парке стала скользкой от крови и чешуи: дельфины и лососи, морские окуни и тунцы – все они становились добычей шайки убийц, орудовавшей острогами со Старкова понтона, – кровожадных авиаторов, отводящих душу на обитателях другой стихии. Старк зашел в реку по пояс и насмерть забил белую меч-рыбу, пытавшуюся укрыться в утонувшей «Сессне». Последней вспышкой своего духа рыба воззвала ко мне; я услышал ее, беспомощно сидя в могиле.
Весь день на цветы и перья, устилавшие улицы Шеппертона, лилась кровь. Жадные до пищи горожане осаждали мясные лавки, где Старк и его авиаторы раздавали мою плоть.
Могилу заполнили яростно жужжащие насекомые, трупные осы, уничтожающие собственные крылья в своей алчбе к мертвым птицам. Облако мух, бежавших с моей кожи, накрыло живых и мертвых.
Глава 35
Костры
Змеи скользили по безрадостному лугу хвостами вперед. Задом наперед летали среди умирающих деревьев птицы. В десяти футах от моей могилы голодный пес охотился за своими экскрементами: он низко присел над землей и жадно втянул их в себя.
Моя кровь исходила из разверстого сердца черным траурным крепом, узкими лентами, улетавшими в сумрачный лес. Немощные деревья покрылись странной, пожиравшей воздух плесенью. Омерзительные миазмы, заполонившие парк, отравляли умирающим цветам последние их минуты. Я сидел в кабине из мертвых птиц. Везде, куда ни кинешь взгляд, царили мерзость и запустение.
Смерть струилась из меня по заглохшему лугу и дальше, на улицы Шеппертона. Я слышал, как кричат в лесу горожане, они добивали последних птиц.
Под вечер на лужайку забрел олененок. С трудом переставляя до костей исхудавшие ноги, он приблизился к могиле, нашел меня бессмысленными глазами, не способными собрать воедино расплывающийся образ моего лица, и лег на теплую траву. Под жесткими взглядами стервятников, обсевших все ветки над моей головой, ко мне пришли и другие животные – последние обитатели маленького рая, принесенного мной в этот город. Вислоухая такса пробралась сквозь маки и легла, тихо поскуливая, рядом с пропеллером. Старый шимпанзе, напитанный мною, когда Старк разогнал всех животных из клеток своего зоопарка, сидел на корточках и стучал себя по голове в надежде выйти из этого бредового сна, вернуть реальный мир на место. Последней приковыляла, шаркая по желтым листьям, мартышка; она уселась с наружной стороны растресканного лобового стекла и уставилась на меня огромными скорбными глазами.
Они ждали, чтобы я им помог, – я, накормивший их плодами хлебного дерева и бананами, устлавший улицы цветами. Я сидел в кабине своей могилы не в силах пошевелиться. В венах моих рук застыл тяжелый, недвижный свинец. В истощенное небо летели искры костров: горожане все еще пытались огнем отогнать джунгли от своих домов и лавок.
Я видел членов своей семьи, духов на зачарованной поляне, наблюдавших за мной от особняка Сент-Клаудов. Прямой, как струна, в безупречной сутане отец Уингейт стоял на кровавой траве. Его руки и лицо сильно исхудали, я знал, что он морит себя голодом, чтобы защитить от меня свое тело. Там же были и дети. Рейчел дремала стоя, ее голова с закрытыми слепыми глазами лежала на плече Дэвида. Миссис Сент-Клауд стояла у открытого окна моей спальни, ее лицо осунулось почти до костей. В серой, похожей на саван ночной рубашке она словно встала со смертного одра, чтобы попросить меня умереть.
