Мы приближались к бамбуковому палисаду, за которым тянулось шоссе к Лондону и аэропорту. В непролазных прежде зарослях были выжжены широкие бреши. Соседняя деревня еще спала, но все же в некоторых ее окнах были видны лица людей, очень, наверное, недоумевавших, чего это толпа ряженых толкает с места на место бесчувственное тело крылатого человека.
Мы ринулись в один из проходов, но вскоре возбужденные крики подручных Старка начали стихать, и на меня снова накатило ощущение, памятное мне по первому здесь дню.
– Вперед! Главное – не отступать! Сегодня у всех нас будут брать интервью.
Шарахая меня время от времени по голове прикладом, Старк гнал вперед этих притомившихся администраторов вкупе с их женами и детьми, но те понемногу начинали спотыкаться и переходили на неохотный, по обязанности, шаг. Остановившись, чтобы перевести дыхание, они оглядывались на Шеппертон, который почти уже исчез из виду, отступил на много миражных миль назад. За недостижимой линией шоссе кирпичные домики деревни ушли на горизонт – дальняя перспектива на викторианской открытке.
Старк с ненавистью швырнул винтовку мне на ноги и развернул тележку назад.
– Хорошо, Блейк, пока что ты нас здесь удерживаешь, – пробормотал он мне сквозь зубы. – Но ничего, скоро ты у нас полетаешь для телевизионных новостей.
Следующий час мы метались по Шеппертону, по искалеченным, но все же выжившим джунглям. Почти без сознания я сидел в магазинной тележке, а вконец измученные горожане гоняли ее с места на место. Направляемые и воодушевляемые Старком, они подошли к автозаправочной станции, расположенной в какой-то сотне ярдов от шоссе, и очертя голову бросились через пустырь, отведенный для стоянки машин. Подбадривая себя хриплыми криками, они рвались вперед – занюханная легкая бригада,[9]толкающая перед собой тележку – таран, которым они надеялись проломить невидимую стену, возведенную мной вокруг Шеппертона. Но уже через несколько секунд они устало тащились по небывалой, огромной, как Сахара, автостоянке. Усыпанная шлаком площадка уходила за горизонт, стоявшие на ней машины были разделены пустыми промежутками во много миль.
Встретив непреодолимое сопротивление, мы отступили в город. Почта и супермаркет бросились нам навстречу и охотно вернулись на прежние места. Полный решимости доказать, что его власть над этим новым пространством-временем ничуть не уступает моей, Старк завел нас за мебельный магазин; на этот раз мы затерялись в безбрежных просторах, уставленных спальными, столовыми и кухонными гарнитурами, в мебельном архипелаге, который распростерся до горизонта и дальше, словно здесь было выставлено на продажу содержимое всех пригородных домов всей вселенной.
– Вот видишь, Блейк, ну какой от тебя толк?
Отступившись от заранее обреченной затеи, Старк мгновенно утратил всякий ко мне интерес: он бросил свой отряд у гаража, пошел к баньяну и начал стрелять по голым, обугленным сучьям. Измученные горожане расселись вокруг меня на корточки, поправляя свое шутовское летное обмундирование и бесцельно выщипывая перья у мертвых попугаев, валявшихся на толстом слое увядших цветов. Мало-помалу они начали разбредаться; прошло какое-то время, и рядом остался один только старый вояка со своей тростью-сиденьем. Прежде чем уйти, он взялся за ручки тележки, прокатил ее по всей главной улице и с разбегу впилил в ограждение военного мемориала.
Глава 33
Спасение
Я был жив, и я был мертв.
Весь этот день я пролежал в лохмотьях своего крылатого костюма среди пожелтевших венков, возложенных кем-то к подножию военного мемориала. При ударе об ограждение я вылетел из тележки на каменные ступени, и вымпелы моей крови обвились вокруг обелиска, лаская имена мужчин и женщин, живших когда-то в Шеппертоне и погибших на далеких полях сражений. Недвижный и беспомощный, я ждал помощи от миссис Сент-Клауд и отца Уингейта, но они меня оставили. Я видел их издалека, через парк, выходящими из ризницы, где лежала Мириам; отец Уингейт утешал скорбящую мать. Я знал, что они решили не хоронить Мириам, пока я снова не умру.
Тем временем внешний мир забыл о Шеппертоне. Водители и пассажиры машин, сновавших по лондонскому шоссе, попросту не замечали этого городка; казалось, что ментальный барьер, его окруживший, отражает им их собственные мимолетные мысли.
С душного полдня и до самого вечера на прокопченные дома сыпалась морось; на обгорелых лианах и пальмах собирались крупные черные капли, беззвучно падавшие в цветочное месиво, сплошь укрывшее землю. Изредка гремели выстрелы: Старк рыскал по сочащимся влагой улицам, убивая зазевавшихся птиц.
Шеппертонцы расползлись по своим спальням, город притих, но сразу после заката несколько женщин решили надо мной поиздеваться. Это были матери, чьих детей я взял в себя; сейчас одни лишь души этих мальчиков и девочек, скитавшиеся в тайных глубинах моего тела, не давали мне умереть. Женщины принесли к мемориалу большие пластиковые мешки со всякой мерзостью. Всклокоченные, в до пупа распоротых летных костюмах, они засыпали меня мокрыми, липкими отбросами, швыряли мне в голову мертвых птиц.
Они меня ненавидели, но я все равно радовался, что научил их летать. При моем посредстве они узнали, как можно выйти за свои пределы, стать любым животным – или рыбой или птицей, – и причастились, хоть и ненадолго, к миру, где они могли сливаться со своими братьями и друзьями, мужьями и детьми.
Я лежал у их ног, скованный птичьим костюмом. Моя кровь узкими лентами трепетала перед глазами разъяренных женщин – пропавшие души их сыновей и дочерей.
Вечером я снова увидел лица увечных детей, смотревших на меня сквозь сырой полумрак, три маленькие луны, обращающиеся друг вокруг друга. Сидя на корточках среди мертвых цветов и попугаев, они тихо играли с кровавыми вымпелами. Рейчел гладила их пальцами, пытаясь разобраться в загадочном шифре, прочитать таинственные послания из другой вселенной, запечатленные на телеграфных лентах моего сердца. Дэвид хмуро рассматривал умирающие джунгли, явно не в силах постичь смысл этой бессмысленной трансформации. Тем временем Джейми передразнивал меня, прижимая к своей груди мокрые маки и выдавливая между пальцев их сок. В какой-то момент он встал, прокрался ко мне и положил рядом с моей головой мертвую ворону, но я не обиделся, понимая, что это вовсе не жестокость. Я стал ему ровней, таким же калекой.
Под покровом ночной темноты они осмелели и взвалили меня на тележку. Кулачки Рейчел колотили по моим ногам, пытаясь пробудить в них жизнь.
На улицах горели костры, с верхних уровней гаража выбивались дымные языки пламени. Дети торопливо провезли меня мимо безлюдной клиники и свернули к своей тайной лужайке.
В серых предрассветных сумерках я различил белые контуры самолета, собранного ими над моей могилой.
