Ада изумленно открыла рот.
– Но рабы получают свободу, если обращаются в веру. Разве это не правда?
Он хорошо скрывал свой гнев, так же как скрывал одиночество и вожделение – все человеческое в себе, – но его напряженная рука потянулась к ее рукам.
Ада не могла молчать.
– Тебя должны были растить свободным человеком!
– Да, но этого не было. – Его мрачная решимость терзала ей душу. – Сейчас я боюсь быть свободным от этого места. Я вступил бы в их ряды как воин или убил бы отца, который лишил меня свободы.
Ее голова дернулась как от удара. Эти темные тайны и жажда мести давно горели в нем, он использовал орден как щит между своими смертоносными руками и врагами. А она мешала его принятию в это святое убежище.
Ада сжала пальцы на его руке – единственный физический контакт, который он позволил за эти несколько дней.
– Но если ты хочешь остаться, зачем все так усложняешь? Разве эти клятвы не мучают и связывают? Разве они не заставляют тебя желать убежать отсюда?
– Да! – Габриэль всплеснул руками. – Ты что, не слышала? Ты знаешь, что я сделал!
– Ты сделал это по приказу отвратительных людей. Ты наказываешь себя за их злодеяния.
Один шаг, потом другой – он позволил ей приблизиться. Она протянула руку, чтобы погладить его по лицу. Грубая кожа его щеки, недавно выбритой, но все равно мужской и шершавой, царапала нежную кожу ее ладони.
– Ты наказываешь нас обоих, – прошептала она. – Габриэль, существует такая вещь, как прощение. Ты здесь уже достаточно долго, чтобы понять это самостоятельно.
Он закрыл глаза.
– Я не умею читать.
– Нет? – Их тела шептали друг другу, такие близкие теперь. – Ведь ты здесь уже больше года.
– Мы читаем молитвы, проводим бдения и совершаем другие повседневные ритуалы.
– В качестве замены мысли?
Темные глаза открылись, он смотрел с такой заботой и вниманием, что мог бы, наверное, коснуться ее, и все же его руки висели как плети по бокам.
– Пачеко посчитал, что я больше способен отвечать на уроки плоти, чтобы очистить себя.
Его голос прервался на слове «очистить», и в ее голове всплыла картина его покрытой шрамами спины. Ее подбородок задрожал, она была готова заплакать.
– Он приказал тебе... избить себя? Это?..
– Да. Моя спина.
Она видела, что это происходит снова. Габриэль отдалялся. Даже его тело становилось холоднее. Может быть, вот так он справлялся с тяготами и оскорблениями, когда его растили рабом? Он отгораживался от всего, оставляя только самую малость, чтобы выжить.
– Разве тебе нелюбопытно? – спросила она. – Разве пустота в тебе не требует, чтобы ее заполнили? Вопросы не требуют ответов? Ведь ты сможешь читать, если научишься.
– Никто никогда... – Он озадаченно нахмурился. – Ты считаешь меня способным?
Она улыбнулась.
– Подумай, как легко ты превзошел меня в шахматах. У тебя быстрый ум и упрямство, с которым ничто не может сравниться.
– Ты можешь, – хрипло произнес он.
Его поцелуй был внезапным и неожиданным. Теплые губы накрыли ее рот, а сильные руки притянули ближе. Ощущение восторга пронзило ее до глубины души. Раньше ее тело перешептывалось с его телом, но теперь оно кричало: ближе, крепче, никогда не отпускай!
Грубая щетина вокруг царапала ее. Его тихий стон зажег Аду. В этом поцелуе она изливала каждую каплю своего желания, сочувствия и смятения. Она запоминала его коричный вкус и колкую мягкость его волос, не уверенная, сможет ли когда-либо снова прикоснуться к нему.
Вздох смешался с разочарованием, когда поцелуй вдруг закончился. Она могла бы целовать его вечно, но его нерешительность охладила ее желание. Она больше не ляжет с ним. Плотские желания слишком долго управляли ею, и от этого человека – этой тайны и искушения – она хотела большего. Или вообще ничего.
Его рука все еще лежала на ее спине. Тяжело дыша, она нашла его глаза, потемневшие от желания.
– Тебе нравится быть несчастным?
Он судорожно сглотнул, как всегда делал, пытаясь вернуть контроль над собой.
– Я заслуживаю эту жизнь, – сказал он.
– И все же здесь ты живешь, дышишь, и все это больше похоже на второй шанс, – прошептала она. – Но ты отвергаешь его. Я никогда не встречала более упрямого человека. Если бы ты знал мою сестру, ты бы понял это.
Его лицо потемнело.
– Что ты предлагаешь? Чтобы я смеялся? Разве это прогонит мои тревоги?
– Могло бы... но нет. – Указательным пальцем она провела по изгибу его верхней губы. – Я не предлагаю ничего подобного. Это было бы сродни тому, как бежать, когда еще не научился ползать. Возможно, тебе следует начать с небольшой усмешки, а потом дойти до улыбки.
Он смотрел на нее этими своими убийственными глазами.
– И, я полагаю, ты думаешь, что я должен влюбиться в тебя?
– Ты можешь, если хочешь, – сказала она, высвобождаясь из его объятий. Холодный воздух оружейного зала проник между их телами. – Я не собираюсь отвечать взаимностью.
– Нет?
– Нет. В мире столько хороших мужчин. Почему я должна хотеть тебя?
Он вздрогнул.
– Мои слова причинили боль? – спросила она. – Они заставили тебя желать, чтобы обстоятельства были другими?
Габриэль стоял прямо, руки снова безвольно висели по бокам.
– Я хочу, чтобы ты выслушала меня. Хватит и этого, Ада. Все закончится сейчас.
Глава 22
– Ада, ты расстроена? – Фернан улыбнулся англичанке, одиноко сидящей на каменной скамье около монастыря.
Ее плечи опустились, а в уголках глаз обозначились морщинки. Закатное солнце освещало ее бледную кожу, волосы скрывала белая накидка. То, что Ада может перенять строгое и суровое поведение монахинь, казалось оскорблением. Она была гораздо более открытой и земной. Жизнь в ордене просто уничтожит ее.
Впрочем, с учетом задания, которое ему дал Пачеко, возможно, он просто пытается убедить себя в этом.
Ада слегка улыбнулась.
– Я хочу побыть одна, пожалуйста.
– Да ладно, что за глупости! – сказал он, усаживаясь рядом. – Твоя дорогая Бланка – та еще девчонка.
Она бросила на него взгляд – то ли оценивающий, то ли предупреждающий.
– Ей сегодня понравилось в городе? Я не видела ее с самого утра.
– Ну разумеется, – ответил он. – Она довольно любознательная, только и делает, что улыбается и болтает с местными.
Ада тоже улыбнулась, и он вздохнул с облегчением. Честно говоря, с Бланкой он провел всего пару минут. Она, похоже, чувствовала себя вполне как дома среди пожилых канонис и их негласной иерархии.
