Мы вместе исследуем ямочки у нее на заднице, хотя меня больше интересует щель между упругими полушариями. Становлюсь на колени позади нее, и Таня, едва почувствовав прикосновение, раздвигает ноги.
— Вставь! Засунь его в эту дырку и выеби меня! — Она опускает голову на руки, и голос звучит немного приглушенно. — Там так голо и тесно… Можешь представить, что я маленькая девочка…
Да уж, с собой Таня играть умеет. Впрочем, ей нет нужды притворяться — она и есть маленькая девочка, с какой стороны ни посмотри, а сзади так вообще мне видна только розовая голая щелка. Дрючить такую малютку стыд, но стоит ее попке подмигнуть, и мой приятель становится неуправляемым.
Она требует всего, хочет больше и больше. Скулит, хнычет… и он, послушный, протискивается в глубину. Я человек не жадный: если у меня что-то есть, почему бы и не поделиться с другими. Потом ей хочется, чтобы я поиграл и со второй дыркой, а если нет, то она сама себя обслужит. Говорит, что даст мне пару уроков…
— Я знаю об этом все. Как с ними играть… С большими и маленькими, жирными и волосатыми. Если найдешь такую, с которой не будешь знать, что делать, приводи ее ко мне — я покажу.
Хватит болтать! Она получает полную порцию свежей спермы… рычит и воет… кончает. Прыгает как кузнечик… и я вместе с ней. Удерживаю шланг в заднице, выплескиваю последнее, и Таня падает наконец на диван.
— Сделай такое Снагглс, она бы перепугалась и пряталась от тебя, пока родители не увезли бы ее из Парижа. Пообещай, что не будешь трахать ее так, если мне удастся притащить Снагглс к тебе.
Мой приятель еще пытается держаться, и Таня помогает ему в этом. Она лежит на спине, и я вижу, как сочится из пизды сок вместе со спермой. Густой липкий бульон.
Таня хочет узнать про меня и мать Снагглс. Я ведь, конечно, трахал ее? Ответ нет. Трахал ли я ее так, как только что Таню? Сосала ли она у меня? В какие еще игры мы играли? Такие ли у нее роскошные формы, как у Таниной матери? Я не отвечаю. Девчонка и без того способна заварить такую кашу… Ладно, говорит она, только не думай, что это такая уж большая тайна. Снагглс все видит и все замечает.
— А ей известно, что ты трахалась с ее папочкой? — спрашиваю я.
Таня удивлена, что я знаю об этом. Как? Откуда? От Энн? Рвет мой член так, словно вознамерилась выполоть его, как сорняк.
— Он рассказал жене? Она знает, чем мы занимались? Молчу. Таня начинает раздражаться. Ей надо быть в курсе таких вещей, чтобы знать, как себя вести.
— Он дал мне чек, как какой-нибудь шлюхе. Но деньги я еще не получала, потому что не хочу ничего покупать.
У нее вдруг появляется идея — отдать чек мне. Прямо сейчас. Чтобы я что-нибудь себе купил. Если уж с ней расплачиваются, как с девушкой в отеле, то и ей, пожалуй, надо поступать соответственно, то есть отдавать заработанное мужчине. И не буду ли я добр сам потом объясниться с Сэмом, откуда на чеке моя подпись! Что за этим кроется, мне понятно, — она хочет вернуть бумажку Сэму. Советую Тане засунуть бумажку в задницу и там оставить — как-никак первый заработок. Она говорит, что согласна, но только если я сам доставлю туда чек на собственном члене.
И все-таки любопытно, знает ли Снагглс про своего папашу и Таню. Она начинает рассказывать, и после долгих блужданий вокруг да около выясняется, что пока еще никто ничего не знает. Таня с улыбкой сообщает, что приберегла эту информацию, чтобы выяснить, как Снагглс относится к своему отцу. Если он захочет трахнуть Таню, значит, у него и на Снагглс виды имеются, разве нет? Кто знает, может, они сохнут друг по другу.
Вот же сучка, а! Уже что-то замышляет. Жаль Беккеров — если эта маленькая пройдоха возьмется за них, неизвестно, чем все закончится. Пожалуй, они увезут в Америку не только свою художественную коллекцию, но и кое-что еще.
Таня уже готовит моего приятеля к следующему вторжению, но я стаскиваю ее к краю дивана. Она лежит, задрав свои тоненькие ножки, и ее пизда распахнута как амбарная дверь. Не шевелится… ждет, пока я сам найду дорогу.
— Вот Снагглс позавидует, когда я ей расскажу…
— Зачем? Зачем, скажи на милость, тебе ей рассказывать?
Молчит. Наверное, и сама не знает. Сползает ниже… впускает глубже… потом начинает теребить груди, трясет ими у меня под носом.
— Мы с ней увидимся сегодня… попозже. Отведу ее к себе и заставлю меня вылизать. Да, так я и сделаю. Пусть пососет, пусть вся вымажется, а потом я ей скажу. Скажу, что ты трахнул меня и что это твою сперму она глотала. Ну же, засунь поглубже… заполни меня своей спермой, чтобы я потом накормила ею одну хорошенькую маленькую девочку.
В отеле, где остановились Беккеры, коридорный изо всех сил старается изъясниться на английском:
— У нас нет "Юманите", сэр. У нас есть "Интрасижант" и "Пари суар".
— Нет, — говорит Беккер. — Мне нужна "Юманите", у нее хорошее название. Оно ведь означает "гуманизм", верно?
— Да, сэр.
— Мне нравится название, и я хочу эту газету. Закажите ее на завтра.
Мальчишка уходит, унося в руке чаевые. Через минуту к нам подходит портье. Он очень представительный и нисколько не сомневается, что сумеет уладить ситуацию.
— Извините, сэр. Мальчик сказал, что вы хотите заказать "Юманите". Вам вряд ли понравится эта газета. Не желаете ли заказать "Матэн"?
— Нет, мне нужна "Юманите". Хорошее название. Французы — чудесные люди, великая революционная нация. Я приехал сюда, потому что восхищаюсь вашим духом свободы. Мне нужна газета о гуманизме.
Портье настороженно посматривает по сторонам. Что он думает о Беккере, сказать трудно, но мы с Карлом явно не заслуживаем его доверия.
— Je vous demandepardon, monsieur,[5]она не о гуманизме, а о политике. Для рабочих.
— Отлично. Я тоже работаю… и вы работаете. Доставьте мне ее утром.
— Monsieur! — восклицает в отчаянии портье. — Вы меня не поняли! Это газета "красных"!
Возможно разговор затянулся бы на несколько часов, но тут Карл замечает Северина, парня, с которым мы договорились здесь встретиться. Он, по словам Карла, представляет некие могущественные и неназванные силы. Через Карла Северин хочет обстряпать с Беккером какое-то темное дельце. Всю свою жизнь Карл провел в ожидании возможности поучаствовать в сомнительной махинации, некоем грандиозном скандальном предприятии, о которых не говорят вслух, но шепчутся во всех кафе в районе Парижской фондовой биржи.
Северин — как раз тот человек, каким хотел бы быть Карл. Туфли ручной работы, прекрасная вставная челюсть, полный карман "корона-коронас" и золотая зажигалка к ним. У него здоровый цвет лица преуспевающего господина, который хорошо ест и пьет, а форму поддерживает, проводя несколько месяцев в Сент-Морице. Они с Сэмом минут двадцать друг друга прощупывали, приглядывались, как два случайных знакомых, тактично решающих, стоит ли провести уик-энд в каком-нибудь уютном местечке или перепихнуться по-быстрому и отеля хватит.
