Точно живые, стонали и плакали дома с заколоченными дверями и окнами. Остальной город был болезненно тих. Его опрокинула навзничь и придавила к земле заморская немочь по прозванию «викинги». Волькша старался не думать о том, что, может статься, разумнее было послушать Рудгера и вызволить Броню быстрым ночным наскоком…
Мимо Хохендорфа на всех веслах и парусах пронеслась вереница купеческих судов. Может им и было, что выставить на продажу на ругийском торжище, вполне возможно, у них были в городце знакомцы, но они проплывали западную протоку одерского устья держась как можно дальше от поверженного городка. Как же быстро летят дурные вести! Куда там птицам и конным вестникам.
К Волькше подошла Эрна. Волосы она убрала под чепец, от чего выглядела даже старше, чем утром. Лицо ее выражало озабоченность и страх. Но самого страха Волькша в ней не чувствовал. Она как будто исполняла какую-то повинность или обряд. Покорность и раболепие были только личиной, которую ей надлежало носить перед грозными шёрёвернами.
– Херр Варглоб, – обратилась она к Волькше, глядя в землю: – Люди в… домах просят еды и питья. Нас, – она указала на женщин сиротливо застывших посреди площади: – слишком мало, чтобы приготовить еду на весь город…
Волькша оглянулся, но варяги, оставшиеся с ним в Хохендорфе уже разбрелись, показывая всем своим видом, что их беспокоит только собственный голод, а на пленников им наплевать.
– Хорошо, мы поможем, – не слишком уверенно обещал Волькша.
Но помогать ругийкам ему пришлось в одиночку. Пятеро гребцов Хрольфа не посмели поднять Каменного Кулака на смех, но в ответ на его слова о том, что надо помочь готовить еду для невольников, они поступили по-варяжски: выпустили еще пяток стряпух, а сами сели их сторожить, вооружившись кто метательным копьям, а кто луком. Волькша один таскал тяжелые бадьи с водой, дрова и мешки с крупой. Готовили прямо на улице, как в день большого праздника или великой тризны.
В хлопотах прошел день. И за все это время ни одна из женщин не разу не улыбнулась, не возвысила голос. Еда получилась безвкусной и не очень благовидной. Но варяги, уже осушавшие в ту пору второй бочонок пива, выбрали из котла лучшие куски и остались довольны.
Вечером викинги хотели загнать женщин обратно в невольничьи узилища. Похоть, рожденная битвой, давно улеглась. Наполнив животы мясом и пивом, шёрёверны больше не желали женских прелестей, а только сытого беспробудного сна. Они долго, вяло переругивались о том, кто из них будет загонять ругийских куриц в курятник, но не сумели найти самого трезвого. Так что женщины были на ночь предоставлены сами себе, дескать, сбегут, так сбегут, раз уж все равно на кноррах всех не увезти.
На закате Волькшу осенило. Он вспомнил, как легко им сдался сонный город. А что как подсчеты Хрольфа не верны, и ратники даннского конунга, нагрянут в Хохендорф не через седмицу, а завтра. На такую беду кто-то должен остаться в дозоре. В Ладони ни о каких дозорах отродясь и не помышляли. Про эту премудрость Волькша узнал только в нарядниках на княжеском дворе. Ему, правда, не довелось посидеть на башне, все больше бегал с поручениями, но в насущность дозоров он вникнуть смог. Не будь жители Хохендорфа так беззаботны, не позабудь они о своих сторожевых башнях, что стояли на углах городского вала, не оказались бы они столь легкой добычей. Щит конунга над воротами, может, и хорошая защита, да только бдительность лучше.
С этой высокой мыслью он отправился на поиски разбредшихся по городцу варягов. Собрать их вместе было не легко, убедить в необходимости сидеть на сторожевой башне – еще труднее. В конце концов, они все-таки согласились. Умирать в бою – удел воина, а вот погибать во сне или быть повязанным путами на постели – доля глупцов. А такие в Валхале не пируют. Оставалось только решить, кто первым пойдет в дозор. Гребцы Хрольфа уже приготовились к долгой тяжбе друг с другом, как вдруг Каменный Кулак по собственной воле вызвался поперед всех заступить в дозор.
Если бы кто спросил Волькшу, чего ради он после дневных трудов полез на сторожевую башню Хохендорфа, у него, само собой разумеется, нашлось бы не одно мудрое толкование этой прихоти, однако в самой глубине души он попросту избегал Эрны. Весь день, стоило только ругийке пройти мимо, как на него наваливался сонм нестройных мыслей и невнятных переживаний. Если утром он убедил себя, что ночная ярилова потеха ему пригрезилась, то к вечеру от этой уверенности почти ничего не осталось. Воспоминания о «сне» странным образом изменились. Волосы «ночной» Кайи порыжели, бедра потяжелели, а грудь еще больше налилась. Волькша гнал от себя саму мысль о том, что события прошлой ночи могли произойти в Яви, но с приближением вечера она становилась все назойливее. Мало того, он начал ловить себя на том, что ему хочется пережить все это вновь, но уже без хмельной мути.
И вот, прячась от Кайи-Эрны, а с ними и от шаманки с Хогданда, но в первую голову от своей неуверенности, Волькша и отправился бдеть на северно-западную сторожевую башню Хохендорфа.
Кто из сродников Вышней поглумился: как всегда Макошь или все же похотливый Ярила, а, может, сама Лада-матушка оборотила свой взор на затерявшегося вдали от родных мест венеда и решила согреть женским теплом? Как бы то ни было, направляясь в дозор, Волькша столкнулся с той, кого как раз и старался избегать.
– Herr Varglob, was Sie zum Abendessen wollen?[165]– спросила Эрна, как обычно не поднимая головы.
– Danke, Erna. Ich gehe in den Vorposten,[166]– ответил Волкан и сглотнул. От Эрны так нестерпимо пахло молоком.
Ругийка вскинула на него свои большие серо-голубые глаза. Если бы сумерки уже не осеняли землю своими темными крыльями, Волькша разглядел бы в них и удивление, и вопрос, и даже тень обиды. Но Ярило уже ушел на покой, а Месяц еще не показался из-за горизонта, так что решимость Годиновича провести ночь вдали от Эрны осталось незыблемой.
– Wie Sie befehlen werden, Herr Varglob,[167]– покорно согласилась женщина и опустила голову.
Но стоило Волькше сделать несколько шагов, как она вновь окликнула его:
– Kann sein, ich werde Ihnen das Abendessen auf den Turm bringen?[168]
Волкан размышлял, пожалуй, слишком долго для такого простого вопроса. Эрна терпеливо ждала. Когда же господин Варглоб согласился, она развернулась и пошла домой, пожалуй, слишком веселой походкой для такого простого дела, как принести еду.
Все, что она положила в корзину, оказалось как раз тем, чем Волькше хотелось бы повечерять: молоко, яйца, овсяные лепешки и немного колбасы. Пока дозорный уплетал еду, на небо вышел Биль.[169]
