Глава 1
Майским утром, часов в одиннадцать, мистер Коуэн выглянул изокна богато обставленной гостиной в «Рице». Апартаменты эти берегли для мадамПолы Незоркофф, знаменитой оперной певицы, только что прибывшей в Лондон. Итеперь мистер Коуэн, ее импресарио, пришел повидаться с ней. Он повернул головуна звук открывающейся двери, но вошла всего лишь мисс Рид, секретарь мадамНезоркофф, бледная благовоспитанная девушка.
– Ах, это вы, дорогая! Мадам еще не встала?
Мисс Рид покачала головой.
– Она приказала мне явиться в десять. И я жду уже целый час.
В этих словах импресарио не ощущалось ни недовольства, ниудивления: он привык к экстравагантностям актрисы. Мистер Коуэн был высок,гладко выбрит, может быть, чуточку полноват и подчеркнуто ухожен. У него быличерные волосы цвета воронова крыла и невероятной белизны зубы. Даже без особоговоображения легко было предположить, что отец его подписывался «Коган».
Открылась другая дверь в гостиную, и вошла очаровательнаямаленькая француженка.
– Мадам встает? – с надеждой спросил Коуэн. – Что нового,Элиз?
Девушка воздела руки к небу:
– Мадам сегодня встала не с той ноги. Все ей не так. Ужкакие чудесные желтые розы вы вчера прислали ей, сэр, и то она сказала, что онигодятся разве только для Нью-Йорка, а в Лондоне просто смешны: здесь,оказывается, смотрятся только красные! И что вы думаете? Мадам выбросила их вокно, и они упали на голову вполне приличному мужчине. Он был очень недоволен,и его, конечно, можно понять.
Коуэн поднял брови, но вслух не выразил никаких чувств,затем вынул записную книжку и пометил: «Красные розы».
Элиз упорхнула так же быстро, как и появилась, и Коуэн сноваобернулся к окну. Вера Рид уселась за свой стол и стала вскрывать утреннююпочту. Прошло минут десять, и вот дверь спальни наконец с грохотомраспахнулась, и в салон ворвалась Пола Незоркофф. Комната сразу сделаласькакой-то маленькой, а Вера Рид – еще более незначительной. Коуэн терпеливождал.
– Ах, дети мои, – сказала примадонна, – я, кажется, неслишком пунктуальна?
Она была высока и стройна, не отличалась полнотой, какправило, свойственной певицам. Руки и ноги были весьма пропорциональны, шея –тонкая и элегантная. Блестящие волосы, очевидно, окрашены хной, что неиспортило их естественного блеска. Несмотря на то что певица уже отметила своесорокалетие, черты ее лица все еще были красивы, но около темных выразительныхглаз образовались предательские тонкие морщинки. Она смеялась как ребенок,имела желудок страуса и демонический характер; и она считалась лучшимдраматическим сопрано в мире.
– Вы выполнили мой приказ? – повернулась Пола к Коуэну. –Выбросили в Темзу этот мерзкий английский рояль?
– Да, я заменил его. – Коуэн тактично кивнул на инструмент вуглу гостиной.
Незоркофф бросилась к роялю и подняла крышку.
– «Эрар», – констатировала она. – Да, это уже лучше. Нопосмотрим, каков он в деле.
Ее прекрасный голос зазвучал, зазвенел и замер на высокойноте, постепенно затихнув.
– Ах! – воскликнула с наивным жаром Пола Незоркофф. – Мойголос звучит красиво даже в Лондоне!
– Истинная правда, – поспешил заверить ее Коуэн. – СкороЛондон, как и Нью-Йорк, падет к вашим ногам.
– Вы так думаете?
Если судить по легкой улыбке, блуждавшей по ее губам, вопросбыл чисто риторический.
– Это так, мадам.
Пола отошла от рояля и остановилась возле стола.
– Теперь поговорим о делах, Коуэн. Какие ангажементы высделали для меня?
Коуэн вынул из портфеля бумаги:
– Ничего нового. Вы поете пять раз в «Ковент-Гарден»: три –в «Тоске» и два – в «Аиде».
– В «Аиде»? Фу! Такая древность! Вот «Тоска» – совсем другоедело.
– Да, «Тоска» – это для вас.
