— Как ты думаешь, способна Моника… как бы это сказать?.. способна она обвести вокруг пальца жулика?
— То есть не выйти за Нейта?
— Вот именно! Истинная авантюристка не любит делиться.
— Я бы предпочла такую развязку. Воображаю, как Нейт кусал бы локти! Для разнообразия это не помешает.
— Как этой женщине удается всех дурачить?
— Как, к примеру, она облапошила меня? Я выросла среди людей со странностями, вот она и показалась мне вполне нормальной. Представь, что живешь в оранжерее. Если кто-то говорит: «Здесь невыносимо жарко!» — ты думаешь, что это с ним что-то не в порядке, потому что для тебя невыносимая жара — простая повседневность. Моника великолепно вписывалась в мою картину мира, и как результат, я доверчиво подставила спину под ее нож.
— А что, у тебя в семье были и убийцы?
— Один точно был. Мой дядя. Он выкрутился, но все знали, что рыльце у него в пушку. Он столкнул жену в окно, потому что считал ее ярмом у себя на шее. По правде сказать, так оно и было, но если бы каждый решал эту проблему таким способом!..
— Это самый надежный вариант! — Эжени подмигнула.
— Никогда не знаешь, что другой может счесть весомым мотивом для убийства…
— К примеру, Моника. Что для нее — весомый мотив? Деньги?
— Вершина мира.
Эжени расхохоталась:
— Ну, там она найдет немало родственных душ! Нигде нет столько преступников, как в высшем обществе.
— Она жаждет быть среди тех, чьи имена не сходят со страниц дорогих изданий. Всегда к этому стремилась.
— Таких хватает.
— Да ведь высшее общество — всего лишь групповой самообман! Его не существует. Как нелепо, что кто-то может быть одержим желанием пробраться в иллюзию, обосноваться в мираже! Если вспомнить прошлое, и я не без греха. Я считала истинным удовольствием вращаться в ограниченном кругу людей, большинство которых я не выносила.
— Здесь, в Париже, это особенно заметно. — Эжени пожала плечами. — Хотя я никогда не смотрела на мир с такой точки зрения. Имена и состояния с многовековым стажем… лично мне до них дела мало, но они интересуются только собой. Главная цель их жизни — вызывать у других чувство неполноценности.
— Нью-Йорк не лучше, только я много лет ничего не замечала. Я оказалась в избранном кругу благодаря Люциусу, но оставалась там по своей воле. Мне нравилось быть в компании с лучшими из лучших.
— Джо, ради Бога! Мы обе знаем, какие законченные идиоты там попадаются. На вершине мира столько второсортного товара! Разве не так? Большинство только и умеет, что пыжиться друг перед другом. В конце прошлого года я побывала на званом вечере в доме у наших общих знакомых, но только потому, что там висел Ван Гог, которого мне давно хотелось увидеть. Слава Богу, за ужином мое место оказалось как раз напротив, иначе я умерла бы с тоски — так беспросветно скучен был разговор. Фондовая биржа, инвестиции и тому подобное.
— Это не всегда так, бывают и исключения. Согласись, к этому иллюзорному миру тянется немало интересных людей.
— Возможно, возможно. Я только не могу понять, как по-настоящему выдающаяся личность может кривляться на потеху богатеям.
— То есть?
— Ты уже подзабыла, как все скакали вокруг тебя и особенно около Люциуса; Помнишь, как-то я в шутку назвала его Люциусом Пятнадцатым? Он принял это всерьез и был очень польщен.
— Верно… — Я задумалась. — Люди порой готовы на все, лишь бы потереться среди элиты.
— Не судите да не судимы будете! Везде одно и то же: что в Нью-Йорке, что в Париже или в любой другой столице. В Париже это еще понятно — монархия рухнула, а застарелый снобизм остался. Это что-то врожденное, часть нашей французской натуры, идет в придачу к имени и предкам. А у вас все вертится вокруг денег. Слушай, мне всегда было интересно, как вы решаете, кто достаточно важная персона, а кто нет? В Америке сейчас одни миллиардеры — представляю, как тяжело сориентироваться!
— Не так уж тяжело, — возразила я. — Важная персона — это человек влиятельный в той или иной сфере. Возьмем Муниципальный музей. Самый простой и легкий путь наверх лежит через кресло в тамошнем совете директоров. Кресло, которое наделяет его обладателя большим влиянием.
— Но что это такое? Иллюзия! Ничего общего с подлинной властью.
— Не скажи. В рамках конкретной сферы это есть подлинная власть. Каждая сфера имеет свод правил, табель о рангах, условности и ритуалы. Не важно, что все это чисто условно. Иерархия есть иерархия, что в политике, что в мире дизайна. Разве здесь это не так?
— Значит, я вращаюсь во всех сферах понемногу. Предпочитаю водить дружбу с интересными людьми, а не с теми, чей интерес в деньгах. Да, мне приходится общаться с твоими «лучшими из лучших» и в Нью-Йорке, и когда они приезжают в Париж, но это не имеет ничего общего с дружбой. Это даже не приятельские отношения, а так, знакомство в силу необходимости. Боже мой, с ними и при желании невозможно сблизиться!
— Да уж, основной принцип избранного круга: не сближаться, не допускать приятельских отношений, ведь доверие дорого обходится. Только это не сразу понимаешь. Сначала кажется, что это общество настоящих друзей. Все старательно притворяются, что много значат друг для друга, но только до поры. Потеряешь деньги — сам не заметишь, как тебя вытеснят за пределы круга, и не помогут ни шарм, ни любезность, ни отзывчивость. Зато пока ты при деньгах, можешь не утруждаться, тебя примут и без единого приятного качества. Знаешь, как говорят? «Скажи, как ты летаешь, и я скажу, будешь ли ты приглашен». Личный самолет — пропуск в любую дверь.
— Джо, ты прекрасно знаешь, в какой семье я выросла. Мама была принцесса, а прадедушка даже сидел на троне! И ты думаешь, я когда-нибудь пыталась извлечь из этого выгоду?
— А зачем пытаться? — спросила я со вздохом. — Все знают, кто твои предки.
— Ну хорошо, допустим. Вот ты, Джо, волею судеб попала в избранный круг. И что, ты наслаждалась нескончаемым вихрем развлечений?
— По большей части я занималась филантропией. Это ведь не только мир пустых развлечений, но и культуры. Надо признать, большинству нет дела до искусства, но попадаются и люди по-настоящему им увлеченные, знающие и широко образованные. Если взять все тот же Муниципальный музей, в его совете директоров не только невежественные выскочки. Там немало подлинных любителей искусства. Кресло для них — воздаяние за труды, а не ступенька в избранный круг.
— Вот как? — Эжени посмотрела на меня с сомнением. — Однажды мне был представлен член тамошнего совета директоров. Имени я не помню… у него еще такая шикарная супруга… так вот, я пыталась втянуть его в беседу об искусстве. Оказалось, что он не смыслит в этом ни на маковое зерно.
Я сразу поняла, о ком речь. Этот человек оказался в вожделенном кресле потому, что пожертвовал музею двадцать пять миллионов и пообещал еще столько же.
