А Мухе нравилось — рокер! Он не отрывался от видоискателя, иногда что-то выкрикивал. Слышно не было, но мне показалось: «Дискотека». По-моему, он даже пританцовывал. Все по барабану! Вот бывают такие люди, у которых, кажется, кокаин — в крови. Организм сам вырабатывает.
А потом пришла «ленточка». На броне — солдаты, тоже десантники. Не останавливались. С ходу пошли.
В кино в таких случаях усталые, но счастливые бойцы, выдержавшие пятьсот атак, кричат «ура!». Из окопа поднимается командир, в вытянутой вверх руке — пистолет. Он кричит «вперед!». И усталые бойцы, выдержавшие пятьсот атак, продолжая орать «ура», бросаются добивать врага.
Ничего подобного. Все закурили.
— Ну что, обосрались, рябчики? — это Палыч к нам обратился.
— Почему рябчики?
— А так до революции военные штатских называли.
— Палыч, да ты эрудит.
Палыч довольно сплюнул желтой слюной в окоп.
— Ну, не то чтобы обосрались… так…
— А мне в кайф было, — Муха был бледен, но счастлив.
Рассвело. Вернулись «коробки». Остановились. Десантники спрыгнули. Совместными усилиями погрузили раненых. «Коробки» ушли. Никакой лирической лажи. Никаких «спасибо вам, братки», «держитесь тут», «до встречи в Грозном». Никакой этой фигни не было. Спокойно так, по-деловому. Один, правда, механик-водитель из замыкающей «коробки», поднял вверх два растопыренных пальца и прокричал зачем-то «форэва». Десантники остались — подкрепление.
— Ладно, рябчики, пошли пожрем.
Блиндаж. Сухпаек. Вместо кофе — спирт. Вкусно.
— Пойдем поглядим, — сказал Костя, — мне о проделанной работе отчитаться надо.
Вышли в поле.
Я говорю:
— А не стремно — по полю в полный рост шляться?
— Нормально. Теперь они долго не сунутся.
Навстречу нам бойцы волокли трупы боевиков.
Погуляли. Посмотрели. Зрелище. Еще недавно это были люди. Теперь это — тела. Даже не тела. Странный такой эффект. Тело погибшего в бою даже на тело не похоже. Скорее — груда тряпок. Брр…
Впрочем, я давно привык. Но каждый раз все равно как-то…
Вот тут-то я и разжился «трофейным» штык-ножом. А вы думали — «с боем» взял? Так, смародерил по-тихому. Но это ничего. Это — в порядке вещей.
Вернулись на позицию. Трупы собраны. Положены в ряд. За окопами.
Посчитали — 53.
Муха был разочарован:
— Че-то я не понял, мужики, всю ночь зажигали, а их всего 53. Фигня какая-то.
— Сам ты фигня какая-то, — рассердился Палыч, — волосы длинные — ум короткий.
Муха обиженно повернулся ко мне:
— Кир, я не понял.
— Понимаешь, Муха, 53 — это не фигня, это — очень много, если не сказать… сильнее. Они своих убитых никогда не оставляют — всех с собой уносят. 53 — это те, кого они унести не успели. А еще столько же или немного больше — успели! А еще раненые. Так что 53 — это разгром.
Палыч посмотрел на меня с одобрением. Кажется, еще больше зауважал.
Подъехал «уазик». Вышел полковник. Кажется, из штаба группировки.
Костя подошел строевым шагом. Представился по Уставу. Я тоже подошел. Не строевым. Пожали руки. Познакомились. Полковник был немного удивлен нашим присутствием. Но ничего не сказал. Может быть, директива все-таки прошла?
— Так, что тут у вас?
Костя доложил.
В это время Муха шел с камерой на плече вдоль ряда убитых.
— Документы изъяли?
— Так точно, товарищ полковник.
Костя передал тонкую стопку документов.
— Большинство, товарищ полковник, без документов были.
Полковник брезгливо взял их двумя пальцами. Повернулся к водителю.
— На, подержи пока.
Подошел Муха с камерой.
— Здрасьте.
Полковник кивнул.
— Товарищ Крестовников, у вас эти, — он кивнул на трупы, — сняты?
— Сняты.
— А вы можете мне кассету отдать, мне для отчетности надо, а себе еще снимете.
— Без проблем. Дима, давай.
Муха извлек кассету, достал из кармана коробку, вложил одно в другое, передал мне, я — полковнику.
— Спасибо.
Муха пошел было снимать заново. Я взял его за плечо. Махнул рукой — нам-то зачем? Уже сегодня, крайний срок — завтра, все каналы эту нашу пленочку покажут. «В результате спецоперации было уничтожено 850 боевиков».
— Товарищ полковник, а вы нас до лагеря не подбросите?
— Да, конечно.
Я повернулся к Косте, подмигнул. Он едва заметно кивнул.
Заходим в палатку. Никого. Где же Руслан с Пехотой? Надо идти к Петровичу.
Палатка Петровича. Еще с улицы слышим крик:
«Да хрен их знает, куда они подевались, вот их товарищи говорят, ночью погулять пошли и не вернулись!»
В рацию, наверное, орет, бедняга. У него инсульт будет. Пошли быстрее.
«Я тебя очень прошу, организуй поиски, мне же голову снимут!»
Заходим.
— Ничего тебе, — говорю, — Петрович, не снимут.
Поворачивается к нам. Лицо багровое. Еще немного — точно инсульт. Моментально бледнеет. Сейчас убьет.
В рацию — «Отставить поиски! Нашлись…»
— НУ, БЛЯ!!!
— Спокойно, Петрович, спокойно, все в порядке, не волнуйся.
— Вы о…ели? Где шлялись?
— Мы прорыв снимали. И доблестное отражение прорыва.
— … как… как вы туда попали?
— Журналист имеет право добывать информацию любыми доступными способами. И не обязан эти способы раскрывать.
— Крестовников, ты че думаешь, тут тебе Москва — куда хочу, туда хожу?
— Ну, извини, Петрович.
— Не, а че извини? Ты че — школьник? Может, еще скажешь — я больше не буду?
— Буду.
— Да ты…
— Петрович, правда, извини. Но если бы я тебе сказал, ничего не получилось бы, верно? А что волноваться заставили, извини. Больше не волнуйся.
— Так я за вас отвечаю!
— Ничего ты за нас не отвечаешь. За нас никто не отвечает. У нас карт-бланш.
У меня интуиция. Сейчас проверю.
— Петрович, сегодня ведь был звонок в штаб группировки? СООТВЕТСТВУЮЩИЙ?
— Ну… был.
О! Интуиция! Порешали все-таки, проработали вопрос!
