он решил выбраться коротким путем, Микулин вообще мог ехать в любом направлении, да и главное сейчас не маршрут, не бензин, налитый в бак по пробку, а состояние машины. Лишь бы «Буран» выдюжил, сохранил все свои гайки и детали, ни одну железку не потерял по дороге.
Слава богу, не надо было одолевать сопки и форсировать низины, в которых, бывает, снега, набивается столько, что в нем запросто исчезает пятиэтажный дом вместе с трубой, – а раз таких препятствий не было, то и старенький мотор не перегревался…
Пока не перегревался.
В лицо дул колючий ветер, швырял горсти ледяного наждака, но глаза, слава богу, не вышибал – не мог перескочить через дугу ветрового стекла, вырезанного из прочной прозрачной пластмассы.
Минут через двадцать на окраине дикого конопляного поля, упрямо не поддающегося ни ветрам, ни снегам, не желающего распластаться плоско на земле, а огромной угрюмой щеткой глядевшего в безмятежное небо, Микулин затормозил. Не сходя с «Бурана», ощупал пальцами мотор: как он, не кипит ли?
Мотор хоть и был горяч, стрелял в ладонь больно, но не кипел, и беспокойство, сидевшее внутри Микулина, улеглось.
– Ну, благословясь! – молвил наездник и двинулся дальше.
С конопляным полем смыкалось соевое, желтое, жестко шелестящее, будто стебли сои обратились в проволоку, вдоль кромки тянулся крупный собачий след. Но след был не собачий, а волчий, Микулин отметил это и тут же постарался забыть о следе.
Волк нападать не станет, даже если будет бешеный и знакомая местность в его черепушке перевернется вверх ногами, – побоится «Бурана», грохота, бензинового духа, – уйдет куда-нибудь в снег, в лога, забьется в расщелину, чтобы никто его не видел и не слышал.
Прошло еще двадцать минут, и Микулин сделал очередную остановку, вновь ощупал металл, даже поплевал на мотор: не зашипит ли, брызгаясь лопающимися пузырями?
Мотор вел себя с пониманием – осознавал железный механизм, что от него зависит жизнь человека, – похрюкал немного, выплевывая из себя противные сизые взболтки, и, успокаивая человека, заработал ровно, хотя и сипло. Сипота – это признак старости, а не уродства или, скажем, ущербности, это и не поломка.
– Молодец, Черепенников, «Буран» в полном порядке, – похвалил Микулин «главного по железу» в их Никаноровке и подумал, что в райцентр заезжать ему не с руки, он махнет прямо к Ханину.
Райцентровские деятели при виде Микулина могут вообще сделать козью морду и отвернуть нос в сторону Амура, за которым виден Китай, а с Ханиным у них это не пройдет, Ханин – власть. Пограничная власть, которая, ежели что, тоже сумеет кому-нибудь ноги сломать.
«Буран», несмотря на предупреждение Зубенко, сумел дотянуть до заставы, не закапризничал, не зафыркал, не закашлялся, давясь бензином и воздухом, и смолк лишь когда Микулин миновал ворота и остановился напротив командирского дощаника.
– Ах, «Буранчик»! Ох и молодец, – растроганно пробормотал Микулин. – Не подвел… выдюжил.
Услышав хриплый усталый стрекот мотора, из дощаника выскочил сам Ханин.
– Чего случилось?
– Да ничего особенного. Хотя, ладно – скажу… Нас, похоже, вместе с манатками собираются вышвырнуть на амурский лед.
– Кто?
– Да приезжал один господин… Очень борзый, как мне показалось.
– На «гелене», поставленном на полозья?
– Точно.
– Агафонов, сволочь! Не мытьем, так катаньем берет. Администрацию покупает.
– Нас всем составом обещает взять на работу.
– Э-э! И возьмет ведь. Только зарплаты его даже на морс не хватит. Не говоря о шампанском.
– М-да, – Микулин не выдержал, хмыкнул. – Как говорят, тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать.
– Со мной пообедаете?
– Не откажусь.
– Вот заодно и поговорим.
Когда Микулин увидел повариху, то пришел к выводу: это та же пухлая щекастая тетушка со смеющимися глазами, которая варила и им, в их молодости, борщи и пельмени, старалась достать пару-тройку лишних банок сгущенного молока, чтобы подкормить усталых ребят, пришедших из наряда, требовала, чтобы муж ее, механик с маслобойни, приносил хотя бы немного свежего, только что сбитого масла, – и все это отдавала мальчишкам-погранцам…
Но это была не та повариха, хотя и такая же по характеру, добрая и приветливая, но не та… Возврата в прошлое не получается. Не получилось и у Микулина.
– Агафонов – жук еще тот, – сказал за обедом начальник заставы, старательно вычерпывая из тарелки густой суп-харчо, – ради того, чтобы в кармане прибавились лишние три-четыре сотни, родную маманю не пожалеет. На сковородке вместе с куриными яйцами зажарит ее и подаст на стол. Либо в рабство куда-нибудь на архипелаг Гнилой Горбуши отправит. Ухо с Агафоновым надо держать востро. К нам он тоже подъезжал…
– К заставе? – Микулин удивленно вскинул голову. – К пограничникам-то он каким боком? Если только издали… Поднять шапку над головой и вежливо поклониться?
– Он хочет земли, прилегающие к Амуру, захапать. А захапает – будет делать там что хочет: и бордель с украинскими девочками для богатых китайцев организует, и фабрику по обработке дикой конопли возведет, и конвейер по выпуску «колес» запустит. – «Колесами» Ханин называл таблетки искусственного наркотика. – В общем, развернется во всю ширь. Поэтому смело гоните Агафонова в шею. Гоните, что бы он ни говорил и чьими бы подписями ни козырял перед вами.
– Понял, – произнес Микулин довольно, такая постановка вопроса его устраивала. – А денек-то, денек! – воскликнул он звонким голосом. – Земля светится насквозь, каждая косточка видна.
В комнату, где они обедали, заглянул дежурный, поправил сбившуюся набок шапку. Голос у него был сиплый – вчера пятеро бойцов решили из сгущенки и снега сделать мороженое. Мороженое не получилось, а вот из пятерых трое простудились.
– Товарищ капитан, вам глава районной управы звонит…
Капитан вздохнул, отложил в сторону кусок ситника, – мягкой лепешки, ситники так же умело пекла повариха.
– Это в продолжение нашего разговора, – поморщившись, сказал он и с сожалением посмотрел на тарелку, – хотелось бы харчо доесть, но у нас глава района хуже проверяющего полковника из Москвы, достанет где угодно, даже в нужнике.
Вернулся Ханин не сразу, харчо в тарелке успело остыть. Выругался:
– Вот гад!
– Там, где деньги, эти люди своего обычно не упускают, – неопределенно проговорил Микулин.
– И откуда они только берутся, вот вопрос.
– Наши же мамы, что в России живут, их и рожают. Регулярно. Не из Франции же Агафонов приехал.
– Если в Никаноровке будет торгово-игровой центр, то в селе надо будет ставить отдельную заставу. Да и контрольно-пропускной пункт не помешает, там же столько мусора будет плавать…
– А если мы, старики, организуем заставу на общественных началах? – предложил Микулин. – Охранять границу будем не хуже контрактников.
– Так не положено. По конституции нельзя. Недаром же граница называется государственной.
– Тогда считайте, что эти люди
