нет времени с тобой разбираться. Нужно еще старенькому дедушке-свидетелю в деревне помочь, чтобы он стал невинной жертвой вашей разборки, да с Коротковым твоим разобраться. Я специально отправил его подальше, чтобы по-тихому убрать, да и не найдет его никто. Попробую с Коротковым как с Савельевым поступить, напою этого придурка и буду рассказывать, как ты его на своё место прочишь, а там, мол, и место Артемьева он сможет занять. Знаешь, когда он напьется и я его повешу, то интересно будет, такие же будут эмоции, как те, что когда я капитана вешал? Я бы не пошел на эксперимент, но, боюсь, что если следователь Воронцов выйдет на Короткова, то он быстро все поймет. Эх, работы непочатый край.
– Думаешь, Воронцов ничего не поймет? – спросил я.
– Ну, понять тяжело, когда свидетелей мало. Кто-то умер, кто-то просто исчез, – хмыкнул Говоров. – Поднимайся, Сережа. Сейчас будет немножко больно. Я бы убил тебя, чтобы ты не мучился, но ты сам в это полез. Теперь придется истечь кровью, это так называемое смертельное ранение. Когда человек умирает не сразу. Очень хочется, чтобы Воронцов поверил, что ты раненный сначала зарезал Диму, а потом пытался выбраться в деревню обратно за помощью. – Он указал ружьем на капельницу, – можешь отсоединить трубку.
– А потом ты вернешься обратно и заляпаешь моей кровью всю дорогу до этой могилы, – сказал я. – Коль, очень сложно как-то ты придумал. Не проще ли было меня шлепнуть прямо там?
– Ну конечно проще, – пожал плечами Говоров. – Только я хотел, чтобы закончилось все там, где началось. Можешь считать, что это мой такой фетиш. Эту шахматную партию я хотел закончить именно так. Помнишь я тебе говорил, что они красивые? Все до одной. И вот окончание партии: Сережа Звонарев истекая кровью падает в могилу той самой девочки, которую он хотел тогда спасти. Ну скажи красиво? Это же идеальное окончание, нет? Кто может придумать лучше?
– Я могу, – чей-то голос заставил судорожно вздрогнуть Говорова.
Когда он повернулся, то увидел прислонившегося к дереву майора Воронцова. Говоров резко вскинул ружье и в следующий миг прогремел выстрел.
Глава 24
Коля Говоров умирал. Упав на колени и держась за живот, он пускал кровавую слюну на черную землю и смотрел в одну точку.
Воронцов повернулся в сторону, кивнул кому-то и, отлепившись от дерева, неторопливо подошел к раненному. Потыкав застывшую фигуру начищенным до блеска ботинком, он тихо сказал:
– Тезка, это так называемое смертельное ранение.
– Но как… – прошелестел Говоров, глядя прямо перед собой.
– Один дерьмовый шахматист проиграл другому хорошему шахматисту, – Воронцов снова слегка пнул его. – Боишься? Правильно делаешь, что боишься.
Подойдя ближе ко мне, майор протянул руку:
– Вставай, все закончилось.
Когда он вытащил меня из могилы, Говоров вдруг поднялся на ноги и слепо зашагал куда-то по лесу в сторону болота, прижимая руки к животу. Воронцов безразлично посмотрел ему вслед.
– Что здесь происходит? – единственное, что мог выдавить я.
– Что происходит? – Воронцов лишь усмехнулся. – Сережа, тебе нельзя недооценивать свою супругу.
– Мою супругу? А она-то тут причем?
– Ну не знаю, может, она попросила свою двоюродную сестру помочь? Ту самую, у которой муж следователь.
– Погоди, ты хочешь сказать, что ты тот самый…
– Да, я тот самый следователь, о котором она говорила, – вздохнул Воронцов. – Когда я узнал, что ты отказываешься от помощи, то решил разобраться с этим делом сам, – майор улыбнулся и вдруг сказал, – получается, что мы с тобой вроде как родственники.
Со всех сторон из леса стали выходить мужчины в черном камуфляже и с оружием в руках. Один из них подошел к Воронцову и сказал:
– Товарищ майор, прикажете ликвидировать?
Тем временем метрах в 30 шатающаяся фигура Говорова снова упала на колени и с неистовым упрямством поднялась на ноги.
– Не надо, – тихо ответил Воронцов. – Мы его проводим, куда бы он ни шел.
Майор зашагал вслед за спотыкающейся фигурой Говорова. Пройдя несколько шагов, он недовольно повернулся ко мне и сказал:
– Пойдем, родственник. Проводим нашего друга.
Мы шли вслед за Говоровым, который упрямо отказывался умирать и с неистовой решимостью продолжал шагать сквозь лес. Я шел вслед за Воронцовым, который словно на прогулке в парке шествовал по лесу и будто перед ним в метрах 10–15 не умирал человек. Мы прошли еще несколько метров, когда Воронцов сказал:
– Когда я стал заниматься этим делом, то мне сразу показалось что тут все нечисто. И занимался я не повешением капитана, а в первую очередь смертью этой девочки. Когда поговорил с этим Толиком, то понял, что этого парня менты просто сломали и заставили подписать что скажут. А заставляли они его подписывать, так как все улики против него. Да какие улики, чистые доказательства: вещи убитой в этой вонючей деревне, мотив с перепиской. Все было оформлено так, будто ну вот совсем очевидное дело. Это мне и не понравилось. Слишком очевидное. Место для убийства идеальное, даже обвиняемый и жертва подобраны так, чтобы ментам не пришлось париться. Вот это и смутило. Очевидность.
– И что ты сделал?
– Когда я поковырялся в деле, то сначала разнес подполковника в УВД, который сразу же признался, что какие-то московские мажоры попросили не упоминать об их компании. Подпол рассказывал мне, что дело очевидное, все просто, да капитан любил выпить. Вот это мне не понравилось еще больше: то, что и все остальные начинают тебя убеждать в простоте дела. Не нужно верить таким людям, – Воронцов показал на спотыкающуюся фигуру Говорова. – Смотри, как борется за жизнь. Не хочет умирать. Если бы я не успел, то он точно так же тебя прогнал по лесу.
Он остановился, словно давал фору умирающему. Несколько минут он молчал, затем сказал:
– Потом я решил навестить своего родственничка. Тебя то есть. Решил не говорить, что пришел помочь, и не стал говорить, что эта история какая-то подозрительная. Решил побыть, знаешь, такой гнидой, которая почувствовала деньги и власть.
– У тебя получилось, – тихо сказал я.
– Спасибо, – кивнул Воронцов. – Я старался. Сначала я
