уже поздно. Ее слова лишь подлили огонь в яркий пожар внутри меня. В голове и до этого был не один десяток «а если бы», но сейчас я окончательно раскисаю и впадаю в отчаяние. Я ужасная мать. Безответственная и бестолковая.
— Кормила когда? — участливо интересуется она, заглядывая в плотный конверт.
— Минут двадцать назад, — закусываю щеку изнутри, чтобы сдержать слезы. Я не заслуживаю жалости. Даже от самой себя. Сама виновата.
— Засыпает уже, — довольно произносит свекровь. — Ладно, иди укладывай уже.
— Мама, — чеканит Марк, обнимая меня за плечи. — Мира сама знает, что лучше для малыша и когда следует его укладывать.
— Все хорошо, — мямлю неуверенно. — Твоя мама права. Ему уже пора спать. Я только переодену его…
Глядя на участливый взгляд Инны Владимировны, меня начинает пожирать стыд за то, что вчера после ее ухода я оттащила все ее пакеты с одеждой в кладовку и закрыла их там. Она же хотела как лучше. Она, в отличие от меня, не подвергает жизнь Коли опасности. Она не..
— Я помогу, — Марк подхватывает сына из моих рук и дает мне возможность раздеться. — Видишь, он даже и не заметил ничего. Что, сынок, понравилась тебе первая прогулка? Это не унылый белый потолок целый день рассматривать, да? Там настоящее небо. И деревья. А птичек ты видел?
— Он проспал почти все время, — отвечаю с улыбкой. — А как проснулся, уже не до птичек было.
— Успеет еще рассмотреть, — заверяет он. — Гонять голубей будешь, сын?
— От голубей ваших зараза одна, — встряет свекровь. — Мало того, что гадят где ни попадя, так еще и болезни всякие переносят.
— Жизнь вообще опасная штука, мам, — философски изрекает Марк. — Но я думаю, что после того как наш сын зубами вырвал свой шанс у судьбы, он не согласится на полумеры. Коля будет брать от жизни все и никакие голуби его не остановят. Да, сын?
Марк смешно утыкается носом в личико Коли и тот хватает его за ухо, оказавшееся слишком близко к его пальчикам.
— Вот, — гортанно смеется Марк, — о чем я и говорил. Этот пацан своего не упустит! Он у нас боец!!
Глава 44
С мамой Марка я все же остаюсь наедине.
Ну, как наедине? Мы с ней очень деликатно, но делим Колю.
И если по приходу домой после прогулки чувство вины затапливало с головой, то теперь ему на смену приходит раздражение.
— Инна Владимировна, оставьте, пожалуйста, памперс на Коле, — прошу в третий раз.
Свекровь упрямо стягивает с маленького тельца подгузник, оставляя сына в одних ползунках. Которые, естественно, становятся мокрыми на раз-два-три. И сейчас она переодевает Колю в очередной раз под его бурные негодования.
— Мы немного поголопопим, а потом наденем, Мирочка. Ему полезно, чтобы кожа дышала, он же мальчик у нас. Нельзя перегревать, а в подгузнике, как в парнике.
Я устала вытираю испарину со лба: объяснять матери Марка, что в подгузнике нет ничего криминального, и гораздо быстрее раздражение наступает от мокрых штанишек, весьма утомительно.
Хотя бы потому, что она напрочь игнорирует все сказанное мной. Не в лоб, нет.
Она кивает в такт моим словам, со всем соглашается, но продолжает делать по-своему. И это ужасно, ужасно злит!
Так, что хочется вырвать Колю из рук и громко топнуть ногой, указав женщине на дверь. В этот момент меня такая злость берет, что все уважение к возрасту и пережитому отходит на второй план.
— Кошмар какой-то, — мотаю я головой.
Чтобы хоть немного остыть, ухожу в душ, взяв клятву со свекрови, что Колю она водой поить не будет. Об этом с ней и Марк успел поговорить, запугав моим лактостазом свою маму, но я не уверена, что она не возьмется за свое.
Под теплой струей воды немного прихожу в себя. Последние дни выдались тяжелыми, и я мечтаю просто о спокойном, может быть, даже скучном распорядке дня с сыном. Чтобы все было строго по расписанию, и желательно, без посторонних…
В эту секунду понимаю, что Марка посторонним не считаю. Мне нравится, как он ходит по дому, неся в руках Колю и рассказывает ему обо всем на свете.
А Коля, такой маленький, но слушает его серьезно, иногда насупив брови, иногда увлеченно обсасывая собственный кулак или беззубо улыбаясь, пусть и неосознанно, но всегда подходяще к моменту.
И если уж говорить о тихом спокойном счастье, то именно таким я его и представляю. Рядом с сыном и… бывшим мужем.
Господи, я вообще в своем уме?
Выхожу из душа, пока фантазии не завели меня слишком далеко. Забота Марка так подкупает, что мое сердце начинает таять, а я не могу этого допустить. Не потому что капризничаю и хочу усложнить и без того нелегкую ситуацию, отнюдь нет.
Я боюсь ошибиться второй раз.
И именно поэтому заставляю вспоминать себя все самое плохое.
Смерть Владика, клуб с девицами, подкуп врача. Звонки Татьяны и запах ее духов на его рубашке.
В общем, из ванной комнаты я выхожу еще злее, чем уходила, но эта злость правильная — она дает мне силы.
Поэтому я решительно захожу на кухню, где в качелях лежит мой сын, а рядом с маленькой ложкой приплясывает свекровь — видимо, опять желая напоить Колю.
— Да что ж это такое, Инна Владимировна! — восклицаю я, и она от неожиданности дергает рукой, проливая содержимое на пол. — Вы опять его поите?!
— Это укропная вода! — отвечает она, поджав губы, — вы сами сказали, что у Коленьки болит живот, и я утром успела за семенами съездить. Пока ты мылась, сварила. Ее надо от животика…
— От животика у него сироп, — я подхватываю сына на руки и ощущаю под штанишками отсутствие памперса.
— Знаю я ваши сиропы, сплошь одна химия! — горячо восклицает женщина, — а укроп натуральный, ты и сама попить можешь, и ему сейчас в чистую ложку налью.
— Так, все, Инна Владимировна. Идите пожалуйста, домой, дальше я справлюсь сама. Спасибо, что присмотрели за Колей, я вам очень благодарна. Но сегодня нам надо побыть одним.
Без воды, укропа, голопоства и ползунков от мертвого брата мужа, добавляю мысленно и плечами передергиваю, так ужасно это звучит.
Инна Владимировна оскорбляется. Все мысли и чувства по поводу моих слов написаны крупными буквами на ее лице. И мне снова немножечко стыдно, что я выдворяю ее из дому, но иначе никак.
Слышать меня она не желает, а позволить забавляться с Колей, как с игрушкой и экспериментировать всеми народными способами, я не дам. В конце концов, это
