–Пусть так! Но сейчас жизни моего народа в твоих руках. И я молю всеми известными и мне и тебе богами – не убивай детей! Оставь семя моего народа на этой земле! Забери жизни оставшихся воинов, женщин и стариков, но отпусти детей!
–А как поступал твой народ в такой ситуации?
–Если сражались с родственным племенем – победивший присоединял побежденных к своему народу. Если воевали с чужими, то могли отдать за выкуп. Или сохраняли жизни молодым для продажи.
–А всех остальных вырезали,– подытожил Чибис.– И пока твое племя побеждало, и ты, и твои соплеменники считали это справедливым. А теперь ты просишь о другой справедливости.
–Так решали тогда и так сегодня решили боги. Но мы люди, и я должен был попробовать,– после паузы откликнулся старик. И снова опустился на колени.
–Боги! Боги!– пробормотал Чибис и ловко соскочил с брони. «Чертовски все же приятно чувствовать себя помолодевшим. Слава богам, давшим мне этот шанс!»– промелкнула мысль в голове Чибиса, пока он подходил к посланнику разбитой орды.
–Встань, старик! Я хочу задать тебе несколько вопросов, от ответов на которые будет зависеть судьба твоего народа.
После паузы, понадобившейся на озвучивание перевода, старик поднялся с колен.
–Смотри мне в глаза и запоминай!– Чибис дождался, когда старик выполнит приказ, и задал первый вопрос:– Готов ли ты и твой народ пойти под руку моему князю и служить ему верой и правдой, как и мы? Это первый вопрос и главный. Второй – если твой народ согласится с первым, готов ли он жить по нашим законам? Возможно, хана вам назначит князь, и вы должны будете ему подчиняться, как самому князю. Возможно, вам придется жить в одном месте, а не кочевать по степи. Я не знаю волю князя. Готов ли твой народ к полному подчинению воли князя? Но помни, старик, только в случае согласия с этими требованиями я могу просить у князя пощады твоему народу. Если нет – то я не стану отнимать время князя на ваши просьбы. А сейчас иди и задай эти вопросы своему народу. Времени у тебя…– Чибис взглянул на часы и тут до него дошло: акак ему время обозначить?
Последний вопрос Чибис задал сотнику, как фактическому посреднику между людьми столь разных эпох.
Сотник, так же спустившийся с коня, стащил перчатку с левой руки, напоминая Чибису, что он тоже княжий воин, и что такое наручные часы, знает.
–Я с ним поеду. Сколько ты ему времени даешь, командир?
–Думаю, часа им за глаза хватит. Заодно объясни им наши основные законы. Стоп! Скажи мне, решение принимать будут мужчины?– снова обратился он к сотнику.
–Да. Принимать решение должны мужчины, а женщины должны быть послушны воле мужчин.
–Тогда, старик, еще один момент,– остановил он старика, уже взявшегося за холку коня, собираясь взобраться в седло.
–Там,– Чибис махнул в сторону, откуда они приехали,– много раненых. Отправь туда женщин. И, если твой народ примет мое предложение, сегодня вечером я разрешу похоронить погибших. Если нет – мы сами это сделаем. Все! Езжай!
Старик, выслушав перевод, склонил голову, обозначив понимание, и неожиданно легко запрыгнул на коня.
«Кентавры, блин!»– восхитился Чибис. Сам он сидел в седле, как собака на заборе, по словам княжьего конюха, ведшего конную подготовку в их роте. «Как все успокоится, нужно поработать над этим вопросом в этой командировке»,– решил он про себя.
–Курим пока, парни!– отдал он распоряжение, а сам, забравшись на броню, принялся осматриваться с помощью бинокля.
Кавалеристы тем временем спешились и занялись личными делами, поглядывая тем не менее в сторону остатков орды. А там, вокруг подъехавшего парламентера и сотника с охраной, сгруппировались оставшиеся мужчины. Одновременно, огибая по дуге расположение победителей, к месту сражения рванула конная толпа женщин и подростков.
–А что это там такое?– внезапно громко спросил Чибис, не отрываясь от окуляров бинокля. Сейчас, после того как толпа кочевников поредела, он в бинокль разглядел около кибиток группу стоявших на коленях людей, которых охраняли то ли подростки, то ли очень юные воины. Периодически пользующиеся кнутами для поддержания дисциплины. И то, что эти люди не были соплеменниками разбитой орды, в бинокль было заметно. Слишком много среди стоящих на коленях было светлоголовых.
–А ну-ка, Горазд! Ты из нас лучше всех в седле держишься, чтобы хотя б не смешить степняков, возьми у кавалеристов коня и двух воинов в сопровождение на всякий случай – съезди, разберись. Сдается мне – пленники это. Из славян.
Горазд спрыгнул с брони и, оглядевшись, подошел к воину, возле которого щипал траву достаточно рослый конь. Коротко переговорив с ним и двумя его товарищами, Горазд повесил автомат на грудь и вскочил в седло. Стремена оказались коротковаты, но ехать было недалеко, и он не стал ничего менять. Вслед двинувшемуся к кочевью Горазду порысили и и два конника из сотни. Горазд в седле на фоне щуплых степняков легкой конницы смотрелся не по годам солидно. Ростом он и ранее выделялся, а за последний год, насыщенный беспрерывными тренировками и боевой учебой, раздался и в плечах. На стриженной под «полубокс» голове была аккуратно, по-спецназовски, повязана камуфлированная косынка, из-под насупленных бровей на мир строго смотрели серые глаза. Воин! И только редкая еще русая бороденка подсказывала, что Горазд очень молодой воин.
Через несколько минут он и его сопровожающие были уже на месте. Командир был прав – это были рабы. Около полусотни человек. Молодые, хотя в том состоянии, в каком их увидел Горазд, можно было и ошибиться. В основном славяне, но среди них попалось и несколько степняков. Видимо, из других племен. Горазд ранее никогда не встречался с кочевниками – Смоленск, к счастью, достаточно далеко от степи – и поэтому его глаз не различал их племенной принадлежности.
–Витязь! Забери меня отсюда! Спаси!– вскочила и бросилась к его коню щуплая фигурка во рванье. По голосу это был либо подросток, либо девушка. И мгновениями позже по остаткам грязного сарафана Горазд понял, что все же девушка.
Один из охраны рабов, а ими действительно оказались подростки, до этого разинув рот смотревшие на приближавшихся воинов, бросился ей наперерез, что-то гортанно крикнув.
–А ну, не балуй!– Конь, получив удар пятками под бока, прыгнул вперед, загораживая полонянку.
Подросток отпрянул, злобно ощерившись. Горазд потянул рукой ремень автомата, переводя его в удобное для стрельбы положение. Вряд ли кочевник понял, что это значит, но тут за спиной Горазда прозвенела сталь вынимаемых из ножен клинков и рядом с ним выросли фигуры двух таких же, на взгляд Горазда, степняков. Но своих! Пацан тут же утих и отошел к своим товарищам, следившим за происходящим в стороне.
–Витязь! Забери меня отсюда! Рабой тебе готова быть! Только не оставляй!– продолжала молить рабыня, держась за стремя. Грязная, со спутанными волосами, лишь местами имеющими природный светлый цвет, столь же грязым исхудалым лицом и серыми глазами, из которых ручьем текли слезы. Горазд нагнулся и, когда она схватила его руку, легко поднял ее, закидывая на холку коня впереди себя. Пахло от нее… Горазд уже отвык от таких запахов. С другой стороны, тут так везде пахло. Орда!
