и надеялся, что он вот-вот расхохочется. Но нет, он совершенно спокойно ожидал моего следующего вопроса, а значит, всё более чем серьёзно.
Понятно, что после такого ранения я долгое время мог пребывать в отключке, но чтобы год⁈ М-да, жёстко.
— Валерь Саныч, пригласите ко мне совет, пожалуйста…
— Нет, — сухо отрезал он.
— Что значит нет⁈ — попытался я нагнать на себя строгости.
— Вы ещё слишком слабы, Ваша Светлость, — спокойно объяснил тот. — Я отвечаю за ваше здоровье, так что нет. И даже не думайте спорить.
— Ну хоть Толю можете пустить? — я решил зайти с другой стороны. — Посещения ведь мне разрешены?
— Поймите, Глеб Николаевич, — вздохнул доктор. — Мне не жалко, но ваше состояние ещё нестабильно. Вы ведь даже пошевелиться не можете, мышцы атрофированы, и это я молчу о нервной системе и кровообращении. Потерпите немного, мы вас понаблюдаем, и если всё будет в порядке, сможете приступить к делам.
— И как долго это продлится? — спросил я, не отводя взгляда от его глаз.
— Этого я вам не скажу, — покачал головой тот. — Давайте всё по порядку, хорошо? Честно говоря, мы вообще не думали, что вы хоть когда-нибудь очнётесь. Обнадёживало лишь то, что всё это время ваше тело само поддерживало жизнь, без аппаратов, коих сейчас практически не достать. Да вы на себя посмотрите, какие вам встречи?
Доктор на эмоциях поднялся с кровати, прошёл в противоположный угол комнаты и снял со стены зеркало. Через несколько секунд, я уже рассматривал в нём собственное отражение и не мог поверить глазам.
На меня смотрел скелет, обтянутый кожей серого цвета. Глаза ввалились, а скулы… Казалось, они вот-вот прорвутся наружу, настолько острыми они выглядели. Да уж, видок у меня тот ещё, как говорится: «Краше в гроб кладут», но главное — я жив, а мясо нарастёт.
— Теперь вы понимаете, о чём я говорю? — мои эмоции от вида собственного отражения не ускользнули от внимательного взора врача. — О каких советах может идти речь? Да вам восстанавливаться теперь…
— Сколько? — я вынужден был задать этот вопрос, потому как Валерий Алексеевич резко замолчал.
— Не знаю даже, — пожал он плечами. — В моей практике такое впервые. Месяц, может быть, три, а возможно, и все полгода.
— Это можно как-то ускорить?
— Глеб Николаевич, мы сейчас не о ремонте машины говорим, — усмехнулся тот. — Вы должны понимать, что многое будет зависеть от вас и возможностей вашего организма.
— Хорошо, Валерь Саныч, приступайте, — кивнул я. — Что я должен делать? С чего начинать?
* * *
Клинок просвистел у самого носа, а тем временем справа приближался ещё один. Кистевым вывертом посылаю саблю в пляс, отбиваю атаку справа, лезвие со свистом рассекает воздух и встречает прямой выпад противника напротив. Звон стали и инерция от жёсткого столкновения передаётся в руку.
Левый противник поднялся на ноги и стремительно приближается. Замах и… слишком широкий, слишком долгий. Я спокойно уворачиваюсь от косого, рубящего удара, снова отбиваю клинок правого противника. Разворот, подшаг, лёгкий наклон корпусом, толчок в плечо и левый в очередной раз летит на землю, при этом едва не запоров правого, на которого и полетел.
Снова поворот корпуса, чтобы пропустить мимо лица саблю того, который атакует с фронта и понимаю, что ошибся. Лезвие замирает прямо у моей шеи, на обратном движении руки.
— Уже лучше, — с кривой ухмылкой произнёс Толя, в чьих руках и находится сабля. — Но где твоя сила? Почему ты постоянно забываешь использовать её во время схватки?
— Не знаю, не получается, — пожал я плечами. — Это как писать и разговаривать на разные темы, притом одновременно.
— Постарайся сосредоточиться, это может спасти жизнь. Ты хоть представляешь, каким преимуществом владе… — заметив моё кислое лицо, внезапно осёкся тот. — Что?
— Ничего, — поморщился я, продолжая коситься ему за спину.
Толя не выдержал, обернулся и тяжело вздохнул, поняв причину резкой смены моего настроения.
Покачиваясь, с опухшим от алкоголя лицом к нам спешила Вика. Скорее всего, не смогла с утра найти выпивку, потому как я запретил наливать ей, а деньги спрятал. Я делаю это не в первый раз, но результат, конечно, нулевой. Хотя нет, чем больше я пытаюсь бороться с её недугом, тем сильнее и чаще она напивается.
Видя это каждый день, в груди всё сжимается, болит и одновременно бесит. Но что бы я ни делал, как бы ни старался — всё тщетно.
— Слышь, тэ, — вместо приветствия завязала разговор она. — Ты чё о себе возомнил, а⁈
— Вика, да хватит уже бухать! — как же я ненавижу эти разборки на людях, и ведь она прекрасно об этом знает.
— Швабре своей будешь указывать, понял⁈ — я тут же получил укол в самое больное место. — Чё ты лезешь ко мне? Это моя жизнь, ты мне никто, понял? Ты не имеешь права запрещать мне!
— Да что с тобой не так⁈ — не выдержал и взорвался я. — Я же о тебе забочусь! Ты посмотри, в кого ты превратилась!
— На хуй пошёл, — с наглой, кривой ухмылкой показала она мне средний палец. — Тебе плевать на меня и на нашего сына. Ты здесь в солдатиков играешь и швабру свою трахаешь! Не трогай меня, урод!
— Блядь, да делай что хочешь! — я психанул, отбросил в сторону саблю и попытался поскорее удалиться.
Потому что ещё пара слов с её стороны и быть беде, скорее всего, уже необратимой. Хотя непонятно ещё, возможно ли что-то сделать сейчас? Полтора года ежедневного пьянства просто так не проходят, а учитывая её генетику… Не понимаю, как такое вообще произошло? Ведь она же сильная, умная, почему, за что?
Наверное, каждый, кто сталкивался с подобной проблемой у близкого человека, думает именно так. Пытаются бороться, терпят или же срываются на скандал, вот только ничего изменить не получается. Бьёшься, словно головой в бетонную стену… Пока Вика сама не захочет измениться, все мои попытки помочь ей обречены на провал.
— Да, давай, вали, придурок! — крикнула она мне в спину. — Ты же только это и можешь.
Я скрылся в казарме, и как только дверь за моей спиной захлопнулась, подчиняясь тугой пружине, уселся на ступени. Прошло не менее пяти минут, прежде чем я смог унять трясущиеся руки, глубоко вздохнул и с силой провёл ладонями по лицу. Вроде полегчало, успокоился.
Толя, словно чувствовал эти моменты. Он вошёл ровно тогда, когда я поднялся на ноги и собирался уже в раздевалку.
— Ну как ты? — задал он идиотский вопрос.
— А сам как думаешь? — грустно усмехнулся я. — Чувствую себя дерьмом. Ведь в чём-то она права…
— Ни в чём она не права, и ты это знаешь, — сухо отрезал он. — Мы ищем его, готовимся к вылазке…
— Толь, мне от этого не легче, — поморщился я. — Всё, давай закроем тему.
— Как скажешь, — кивнул тот и, проходя мимо, похлопал меня по плечу.
С того разговора, с Валерием Александровичем, миновало полгода. Если очнулся я в марте, то сейчас уже заканчивался сентябрь. Погода была ещё тёплой, здесь вообще до середины октября относительно тепло, в отличие от Урала.
Каждый день я посвящаю себя тренировкам, начиная от обычной зарядки и заканчивая рукопашными схватками или вот как сегодня, с холодным оружием. Свой первый шаг я сделал спустя месяц, а затем восстановление пошло полным ходом. Теперь я уже не напоминал пособие для кабинета анатомии, да что там говорить, я даже на прошлого себя уже не походил.
Всего каких-то полгода, а мясо наросло, плечи раздались, даже рельеф наметился. А благодаря интенсивным силовым упражнениям, я теперь смело пожимал руку Савельеву. Если раньше моя кисть чувствовала себя при этом, словно в тисках, то в последний раз я даже оказал достойное сопротивление.
И это всё оказалось тем
