униформе медсестры. — Та, которую вчера ночью с кровопотерей привезли.
Слышатся новые шаги, на этот раз более твердые и уверенные, и спустя несколько секунд в палате появляется крупная женщина в халате. При взгляде на меня ее строгое выражение лица смягчается.
— Проснулась? — Опустив на глаза очки в роговой оправе, она присаживается на стул, стоящий рядом с моей кроватью. — Меня зовут Макарчук Анна Семеновна. Я заведующая реанимацией. Как себя чувствуешь? Голова кружится?
— Пить хочется, — сиплю я, разглядывая ее гладкий как у ребенка лоб. Это странно, потому что на вид ей больше пятидесяти.
— Лиза! Принеси стакан воды с трубочкой. — строго произносит она, обернувшись. — Нужно было сразу это сделать. Как в первый раз, ей богу.
— А в остальном как? — продолжает она допрос. — Это, кстати, капельница с физраствором. На фоне потери крови у тебя развилось обезвоживание.
— Чувствую себя так, словно меня палками били.
— Неудивительно. С тобой хочет поговорить полиция, но я им пока не разрешаю. За всех, кто ко мне попал, переживаю как за своих. — Она улыбается. — А ты еще слишком слабенькая у меня. Успеется.
— Я не пыталась покончить с собой. — Я смотрю ей в глаза в надежде, что она поверит.
— Очень на это надеюсь. Такая молодая и красивая. Так как голова? — Она забирает у медсестры пластиковый стакан и подносит трубочку к моему рту. — Кружится?
Жадно всосав воду, я киваю. Кружится, но не сильно. В свете последних событий это полная ерунда.
— Щеки порозовели — это хорошо, — с удовлетворением констатирует она. — Сейчас тебе обед принесут. Завтрак ты уже пропустила.
— А… — запнувшись, я не знаю, как точнее и безопаснее сформулировать вопрос. — Меня сюда на скорой привезли, правильно я понимаю?
Женщина утвердительно кивает.
— Ты ночью поступила.
— А меня кто-нибудь сопровождал?
— Да. Один очень взволнованный молодой мужчина. — Ее губы трогает заговорщицкая улыбка. — Он до сих пор здесь. Спал на стульях в приемной.
После этих слов я оживаю. В груди разливается медовое тепло, и даже неприятный гул в ушах проходит. Север. Не только спас меня, но и приехал в больницу.
— Можно мне…?
— В реанимацию мы никого не пускаем. — Голос женщины становится строгим. — Пусть тебя сначала переведут в палату.
Я смотрю на нее с мольбой.
— Пожалуйста… Всего на пару минут. Он тоже очень устал. Пусть поедет домой.
— На пять минут — не больше. — Помедлив, нехотя соглашается она. — Лиза! Молодого человека из приемной сюда проводи. Только халат ему выдай и бахилы на ноги нацепи.
Уперевшись затылком в изголовье, осторожно приглаживаю волосы. Еще бы зеркало раздобыть, убедиться, что на лице не осталось следов крови. Думаю об этом и мысленно смеюсь: неплохой настрой для той, кто еще недавно угрожали изнасилованием.
Входная дверь с тихим скрипом приоткрывается и на пороге появляется… Нет, не Север. Родион.
— Что ты здесь делаешь? — Разочарование скрыть невозможно, и потому голос звучит обиженно и с претензией.
Выглядит Родион откровенно паршиво. Лицо бледное и помятое, футболка грязная и в пыли.
— Я сюда с тобой приехал, — тихо говорит он, присаживаясь рядом. Его взгляд виновато шарит по моему лицу. — Как ты? Врач говорит, что тебе гораздо лучше.
— Что ты здесь делаешь? — проигнорировав вопрос о самочувствии, с раздражением повторяю я. Вместо него здесь должен быть Север. — Там тебя не было!
— Я был. — Лицо Родиона кривится в печальной улыбке. — Ехал за Севером.
Сморщившись от боли, я упираюсь на перевязанную руку и сажусь. Что происходит? Каким образом в том доме оказался Родион и куда делся Север?
— Я ему позвонил, сказал, что видел тебя. Я такой придурок, потому что не сразу понял, что к чему. Потом ждал их около складов, чтобы за тобой поехать. С ума сходил, думая, что те типы могут…
— Где Север? — перебиваю я. — Я помню, что он ко мне поднимался.
Опустив взгляд себе на руки, Родион несколько раз хрустит пальцами. Я чувствую подкатывающую тошноту. Так он делает, когда сильно нервничает.
— Где? — злым шепотом повторяю я. — Какого хрена ты молчишь?
— У него ранение… очень серьезное. — мямлит он, избегая смотреть мне в глаза. — Легкое пробито… Обширная кровопотеря. Я Шаману недавно звонил… Говорит, пока неясно, выживет или нет.
63
— Ты врешь… — Мой голос переходит в затравленный шепот. — Я видела Севера… Там, в доме. С ним все было в порядке.
— Он потом спустился… — Родион отводит взгляд. — Там тип один был с ножом… И я, придурок, как назло, не вовремя появился… Завязалась борьба, и тот его пырнул.
Я перевожу ошарашенный взгляд себе на руки. Они холодные как лед и трясутся. Север может умереть? Нет, конечно, не может. У меня так мало есть в этой жизни… Он не может просто взять и оставить меня одну. Без своей иронии, без смеющихся глаз. Без знания того, что в мире есть человек, который всегда за мной приходит. Приходит, даже когда всем остальным плевать.
— Я хочу знать, где он. — Превозмогая чудовищную боль в руке, я сажусь. — Позови медсестру. Пусть выдернет из меня эту чертову иголку.
— Линда, тебе нужно для начала в себя прийти. — Родион смотрит меня с опасением. — Я видел, сколько там было твоей крови. Литра полтора, не меньше. И еще… Шаман попросил предупредить: если придут полицейские…
Договорить ему не удается. В этот же момент в дверях появляется мужчина в темной униформе и, оглядевшись, решительным шагом направляется к нам.
— Валерий Калашников, — громко представляется он, переводя цепкий взгляд с меня на Родиона. — Следователь. Вижу вам уже лучше, Линда. Мне нужно задать несколько вопросов.
— Это лучше сделать после того, как девушку переведут из реанимации в палату, — Родион смотрит на него с вызовом. — Она потеряла много крови.
— Представьтесь, пожалуйста, — проигнорировав это замечание, требовательно чеканит полицейский.
— Винокуров Родион. Максимович.
— А вас здесь в принципе быть не должно, Родион Максимович. Поэтому прошу дождаться в коридоре своей очереди. К вам у меня тоже имеются вопросы.
Родион открывает рот с намерением возразить, но я останавливаю его жестом. Север может умереть. Разве какой-то допрос от наглого представителя власти может иметь значение?
— Иди, — хриплю я, глядя в растерянное лицо Родиона. — Все в порядке.
Нахмурившись, он переминается с ноги на ногу, не зная как быть, но потом поднимается и, бросив на меня последний встревоженный взгляд, покидает реанимацию.
— Присяду? — Полицейский кивает на опустевший стул. — Долго вас мучить не буду. Большая кровопотеря, так ведь? — Напустив на себя сочувственный вид, он выразительно смотрит на мою перебинтованную руку. — Моя задача выяснить, что произошло.
