по рации.
Не положено нам вместе прибывать на аэродром. Я все-таки дотянул и сел удачно. Когда остановился, из всех щелей носовой части самолета валил пар.
— Не любит меня этот самолет, Аникеич. Опять ремонтировать надо, — говорю я механику, отдавая парашют.
— Если бы не любил, домой бы не довез, — возражает младший сержант Череватый, недавно повышенный в звании.
Летчику добавили звездочку на погон — техническому персоналу лычку. Без них он бы недолго летал.
— Кто «худого» сбил? — спрашиваю я.
— Командир Третьей эскадрильи сказал, что его стрелок, а капитан Айриев доложил, что групповая победа, — поделился тайнами нашего двора Аникеич.
Не любят эти два комэска друг друга. Впрочем, я тоже к Кириллову не очень, хотя он усиленно набивается в друзья. Чисто интуитивно не доверяю ему. В личном деле старшего лейтенанта Кириллова никаких записей о залетах нет, но за что-то ведь перевели к нам. Хорошего летчика не отдадут. Командир полка предполагает, что это стукач особистский. Прислали нарыть компрометирующий материал на него, Каманин похлопотал. Это будет трудно, потому что болтливый по жизни, как и все одесситы, Боря Пивенштейн научился за годы советской власти фильтровать базар так, что даже в общении со мной по пьяни ни разу не произнес такое, что можно истолковать, как политическую неблагонадежность, и отправить туда, где семь гудков и все на обед.
52
Девятнадцатого ноября потеплело до плюс пяти. С утра был туман, а потом повалил снег. Народ расслаблялся, как умел. К обеду до нас дошли вести, что после восьмидесятиминутной артиллерийской подготовки наши перешли в наступление. Началась операция «Уран», но мои сослуживцы не знали об этом. Просто радовались, что наши где-то контратакуют, не догадываясь о масштабе операции, что это переломный момент тяжелейшей войны.
После обеда в полк приехал командир дивизии полковник Срывкин. К тому времени снегопад сделала перерыв, поэтому личный состав всех полков, базировавшихся на аэродроме Житкур построили для процедуры награждения. Командир дивизии толкнул речь, что под руководством товарища Сталина мы всех победим, что нашим наступающим частям нужна помощь, поэтому при первой же возможности надо лететь и бомбить. После чего поведал, что Пятьсот третий штурмовой полк за боевые заслуги представлен к наименованию «гвардейский», и приступил к раздаче наград. Когда его адъютант зачитал, что меня за шесть сбитых самолетов наградили орденом «Отечественной войны» первой степени, удивился, потому что не ожидал получить так быстро.
Полковник Срывкин, тридцативосьмилетний мужчина с довольно таки интеллигентным лицом по меркам советской армии, вручая мне орден, посмотрел с интересом, дольше, чем на других, и добавил после обычного поздравления и моего заверения, что служу Советскому Союзу:
— Наш ас среди штурмовиков и бомбардировщиков! Так держать!
— Есть так держать! — бодро рявкнул я и вернулся в строй.
Вечером Любаша мудрила, как разместить награды, чтобы все были хорошо видны. Хотела в три ряда — две, три, три, но я подсказал, что ордена «Красной звезды» не могут быть выше «Красного знамени». В итоге оставила их на правой стороне груди, а шесть наград разместила плотно с частичным перекрыванием.
На следующий день снег прекратился, хотя облака были темные и висели низко. Нас отправили поэскадрильно помогать наступающим войскам. В моей в строю было четыре самолета, поэтому полетели двумя парами. Нагрузились мелкими осколочными бомбами и парой «пятидесяток». Юго-западнее увидели на дороге длинную колонну пехоты и конных повозок, на которых сидели солдаты. Двигались они на запад. Мы поднялись до нижнего края темных густых облаков, чтобы «засеять» бо́льшую площадь, и оттуда высыпали бомбы. На втором заходе отработали с пикирования реактивными снарядами и из пушек и пулеметов. Зениток у отступающих не было, поэтому мы сделали еще два захода, пока не израсходовали почти весь боезапас. Дорога и поля рядом с ней были устелены телами. Судя по шапкам из овчины, это румыны. Кто убит или ранен, а кто шлангом кинулся, не разберешь, но на фото все будут выглядеть, как мертвые. Так их нам и засчитают.
Вернувшись на аэродром, не забираю сагайдак из кабины, приказываю снарядить самолет по-новой. Вражеские истребители не летают, зениток у отступающих румын нет, так что сделаем как можно больше вылетов, о чем и сказал командиру полка, который был в штабной землянке один.
— Давай-давай, делай цифры себе и нам! — пожелал подполковник Пивенштейн.
Второй раз отбомбились западнее и тоже по румынам. Отважные вояки уматывали в сторону реки Дон, до которого оставалось еще километров пятьдесят-шестьдесят. Закидали их бомбами, добавили реактивными снарядами и из пушек и пулеметов. На фото наша работа будет выглядеть шикарно: белый снег, черные воронки, коричневатые тела в разных позах…
Я собирался совершить и третий за день боевой вылет, сказал об этом Аникеичу, но механик сообщил:
— Вылеты запрещены. Кто-то по нашим ударил, разбираются.
В нашем штабе сидел только сержант-связист у телефона, который сказал:
— Иди в столовую, там все.
До обеда оставалось с полчаса, но столы не накрыты. За ближними от входной двери сидели командир, начальники штаба и особого отдела полка, начальник особого отдела дивизии, майор, и какой-то капитан с малиновыми петлицами НКВД. Они рассматривали фотографии. Чуть поодаль стоял побледневший от страха фотометрист, который, видимо, проявил и отпечатал снимки.
Я доложил по форме об успешном выполнении боевого задания.
— Капитан Изюмов у нас… — произнес начальник особого отдела дивизии и заглянул в список.
— Командир Второй эскадрильи, четыре самолета, — подсказал подполковник Пивенштейн упавшим голосом.
Ни разу не видел Борю таким перепуганным.
— Свободен! — коротко бросил майор.
— Есть! — произнес я, развернулся через левое плечо, вышел из столовой, тормознувшись возле крыльца.
Там стояли летчики и техники из нашего полка. Обычно минут за пятнадцать до обеда самые голодные подтягиваются к столовой, чтобы зайти сразу, как откроют дверь, запертую, пока официантки не накроют на столы.
— Что случилось? — спросил я.
— Звено из трех «Горбатых» ударило по нашей механизированной колонне. Два танка, несколько машин и с сотню солдат, — ответил командир авиаремонтной мастерской, пожилой мужичок, похожий на дотошного бухгалтера, который, почти не отлучаясь с рабочего места, узнавал все новости первым и, как предполагаю, фиксировал в личном журнале.
По три самолета в строю сегодня было в Первой и Третьей эскадрильях нашего полка. Возможно, и в других штурмовых полках были сегодня вылеты тремя бортами, так что переживать рано, хотя настроение сразу испортилось. У меня появилось предположение, что это Армен Айриев, благодаря географическому кретинизму, вышел не туда. К счастью, ошибся.
— Пойдем обедать, столовую открыли, — позвал заглянувший в земляку лейтенант Зайцев.
— Что, не наши прокозлились? — спросил я.
— Наши. Старлея Кириллова арестовали, —
