Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
обвита в несколько слоев, другой заключенный ее выкатывал. Куда, Александр не знал, но догадывался, что товарищу по несчастью в другой мастерской приходилось вить из волокон новые веревки. Веревки, которые потом вновь предстояло расплетать ему.
Когда за окнами мастерской начинало смеркаться, надзиратели отводили заключенных обратно в камеры. В одиночной камере Александра между фундаментными стенами тюрьмы царили тьма и тишина. Ему так не хватало хоть кого-то рядом. Однако, когда утром он снова шел в мастерскую и волокна врезались в израненную плоть рук, ему не терпелось вернуться в камеру. Недовольство было его постоянным спутником. «Все лучше, чем одному», – успокаивал он себя.
Разговаривать с другими заключенными было запрещено. Их били палкой даже за шепот. Кричавшим от боли доставалось в два раза больше. Но многие заключенные все равно тихо переговаривались, когда за ними не следили. Однако Александр притворялся, что не понимает по-английски. Он уже был достаточно измучен и душой, и телом. В придачу ко всем неудобствам звучала монотонная мелодия шарманщика, которую не заглушали даже самые толстые стены.
Еще дважды приходил лорд-судья Дигби и спрашивал Александра, готов ли он наконец выдать своих сообщников. Насколько Дюма мог судить по гневному выражению лица судьи, дневники королевы Виктории по-прежнему публиковались в «Мушкетере». Он попытался объяснить Дигби, что он, Дюма, не может быть автором историй, ведь он живет в Ньюгейте. Но судью его логика не убеждала. Он заявлял, что у Дюма были приспешники, все еще работавшие на него. Чтобы выяснить правду – или то, что Дигби считал правдой, – судья сократил Александру хлебный паек и пригрозил пожизненной каторгой в австралийской колонии для заключенных.
– Вот и посмотрим, сумеет ли ваша длинная рука дотянуться до Парижа и Лондона с другого конца света, – рявкнул Дигби.
В темноте камеры Александр нащупал табакерку. Он погладил выгравированных на жести собак. Отвинтив крышку, писатель обмакнул пальцы в жалкие остатки изысканного порошка. Он хотел поднести понюшку под нос, но тут дверь в камеру распахнулась. От испуга Александр выронил табакерку. Он выкрикнул гасконское проклятие. В свете, проникавшем через дверь, Дюма увидел, как понюшка, растворившись в воде, исчезла на влажном полу камеры. Она пропала! Как и он сам. Вдруг он с уверенностью осознал: от великого писателя Александра Дюма не останется ничего, кроме кучки пыли, которая растворится в австралийском болоте лихорадки.
– К вам посетитель, – сказал надзиратель.
Александр словно и не услышал его слов. Он все еще смотрел на пятно, которое только что было последней щепоткой нюхательного табака.
– Здесь нет света, мадам, – сказал надзиратель. – Я оставлю дверь открытой, чтобы вам было хоть что- то видно. Позовите, когда захотите уйти от этого злодея. Тогда я вас заберу.
Голос, поблагодаривший мужчину, был знаком Александру. Но голос этот был из другого мира. Из другого времени.
– Александр! – позвал голос, который из всех звуков мира писатель ожидал услышать меньше всего.
– Графиня Анна? – спросил он, глядя на луч, полосой падавший через дверь в камеру.
Послышался скрип. Затем в камеру заструился запах свежевыстиранной ткани. Дюма зажмурился от света. Силуэт фигуры в инвалидном кресле походил на видение.
– Александр, – повторила она, толкая инвалидное кресло глубже в камеру, чтобы заключенному больше не приходилось жмуриться от яркого света.
Это и вправду была она. Графиня Анна фон Дорн. В новом платье и накидке из голубой шерсти. На голове у нее был капор. У нее во взгляде Александр заметил испуг.
Он пригладил волосы и попытался поправить одежду.
– Простите мне мой вид, – сказал он. Его голос осип: горло отвыкло от разговоров. – Теперь вы, наверное, и в самом деле думаете, что я преступник, – прохрипел он.
Затем он увидел, как ужас на лице графини сменился неподдельным беспокойством. Волна жалости к себе, которую он до сих пор сдерживал за плотиной самообладания, захлестнула его. Он отвернулся и зажмурился. Одна-единственная слезинка вырвалась на волю. Он вел себя как девчонка!
Снова овладев собой, Александр глубоко вдохнул.
– Что вы здесь делаете, Анна? Откуда вы узнали, что я в тюрьме? Вы же собирались вернуться в Карлсруэ. Что-то случилось?
Она улыбнулась и поправила очки.
– Счастье познания, – сказала графиня. – И хороший друг, помогший мне в последнюю секунду выбрать правильный путь. Сюда, к вам.
Она выглянула из камеры.
– Вам еще видно надзирателя? – спросила она.
Пройдя мимо нее, Александр выглянул в коридор. Мужчина ушел. Неужели графиня хотела сбежать вместе с ним из тюрьмы? Истощенный француз и немка, которая не может ходить, сбежали из Ньюгейта! Такая история достойна оказаться на передовице «Мушкетера».
Анна открыла корзину сбоку от инвалидной коляски. Из нее она достала бутылку вина, круглый пирог и кусок ветчины, завернутый в вощеную бумагу. Положив сокровища Александру на колени, она снова потянулась к корзине и выудила оттуда что-то блестящее: баночку «Доппельмопса». Упаковка была еще не разорвана. Табак совсем свежий!
Александр не знал, какому из наслаждений отдаться в первую очередь.
– Как вы пронесли все это в тюрьму? – спросил он, нюхая ветчину.
– Кто станет обыскивать женщину в инвалидном кресле? – спросила Анна.
Запах деликатеса был настолько сильным, что писатель больше не мог сдерживаться.
– Вы позволите? – спросил он, указав на копченое мясо.
– Я даже настаиваю, – ответила Анна. – К сожалению, я не взяла нож. Думаю, если бы надзиратели его нашли, к вам бы меня не пустили.
Александр впился зубами в ветчину, вырвал несколько волокон и проглотил их, не жуя. К черту Париж с красивыми женщинами: главное – и дальше обгладывать этот превосходный кусок мяса! Зубная боль пыталась помешать его наслаждению, но он наказал ее пренебрежением. Эта минута принадлежала лишь удовольствию.
– Рассказывайте! – призвал он Анну, готовясь откусить новый кусок мяса.
Анна старалась дышать неглубоко. Чудовищная вонь в камере едва не лишала ее чувств. Заключенный, которого она еле разглядела в тусклом свете, слабо напоминал Александра Дюма, прощавшегося с ней в Брюсселе. Тогда это был статный, полноватый мужчина с блестящими глазами, одетый по последней моде, а сопровождали его красивые женщины. Человек, сидевший перед ней теперь, сильно исхудал. Его слишком широкой банкирский жилет свисал над брюками. Ткань, прежде элегантного черного цвета, была серой и вся покрыта пятнами, как и его волосы и кожа.
Анна порылась в воспоминаниях. С чего начать? За это время произошло столько всего, что она могла бы говорить весь день. Наконец графиня принялась рассказывать о поездке на карете в Лёвен. Она упомянула газету, в которой Леметр приглашал людей к себе на салон в Лондоне. Это объявление стало для
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
