на столе Файнберга открытку с подписью моего предка. – Он поднял глаза и подтвердил: – Да-да, офицер наполеоновской армии Мишель Шарбонье – мой дальний предок. Во время переправы через Березину разорвавшимся ядром ему оторвало ноги. Он попал в плен, лечился в Вильне, ныне Вильнюсе, там женился, но прожил не очень длинную жизнь – умер в тысяча восемьсот двадцать пятом году. В семье сохранились его мемуары, которые перешли ко мне по праву рождения.
– При обыске в вашем кабинете нашли тетрадь Мишеля Шарбоне.
– Будет жаль, если мне ее не вернут. – С неподдельным сожалением произнес Навикас. – Когда я увидел открытку, то буквально лишился разума. Из мемуаров Шарбонье я знал, что в Несвижском замке он выполнял поручение Доминика Радзивилла, и теперь, неожиданно для себя, я обнаружил след. Именно поэтому я намеренно ввел Файнберга в заблуждение, утверждая, что это подделка.
– В чем заключалась суть вашего конфликта с Файнбергом? – спросил Филиппов.
– Я выразил желание купить открытку. – Артур Янович невесело усмехнулся. – Наверное, лучше было подождать, но я ждать не мог! Файнберг мне отказал. Иосиф вообще был человеком принципиальным, если упрется, не свернешь. Тогда после выставки я поехал за ним и, как только ушел Карасев, явился к нему домой. Заранее все для себя решил – без открытки я не уйду!
– Зачем вам открытка? Вы знали ее содержание, и даже имели фотографию текста.
– Вопрос принципиальный, вам не понять.
– И все же, – настаивал следователь.
– Семейная история, мемуары предка с подробностями его злоключений сформировали мой образ жизни. Избрав профессию историка, я выучил французский язык, защитил диссертации, написал множество статей. И после этого вы хотите, чтобы я отказался от святыни, которая сама шла мне в руки?
– Святыней вы называете письма предка или апостолов Радзивиллов? – спросил Филиппов.
– Ах, оставьте вашу иронию, – устало сказал Навикас.
– Что было после того, как Файнберг выпал в окно?
– Я перерыл его чемоданы с обменным фондом, но открытки там не было. Потом я просто вышел из квартиры, сел в машину и уехал. Назавтра велел Лутонину послать за Карасевым и выпытать у него, куда делась открытка. Карасев рассказал подручным Лутонина нечто невразумительное, и я не поверил ему. Но, вот ведь удача, в доме Астаховых я встретил этих двоих. – Навикас покосился на Элину и Богдана. – Тогда я снова увидел открытку.
– Что было дальше, я знаю. – Сказал Филиппов. – Вы с Лутониным устроили танцы с бубном вокруг Элины Коган. Теперь расскажите про вторую открытку.
– После того, как Лутонин прибыл из Варшавы в Париж и рассказал, что вдова Файнберга его не впустила, я крайне огорчился. Однако удача меня не оставила. В присутствии этих двоих господ, за ужином, Астаховы рассказали, где хранится еще одна открытка, которая содержала важную информацию. В моем распоряжении оставалась только одна ночь, и я отправил в музей Лутонина.
– Не проще ли было сходить туда и просто прочитать ее содержание или сделать снимок на телефон?
– Повторяю! – Навикас повысил голос и в приступе кичливой высокомерности словно вырос в размерах. – Она моя по праву рождения! Никто не имеет права забрать себе то, что принадлежало моей семье! И, вот, что я вам скажу… – он обернулся к Элине. – Золотых апостолов вам не найти. За три прошедших дня мы с Лутониным отыскали пять надгробий, раскопали три могилы, но ни в одной ничего не нашли.
Флешбэк № 9
Из дневника Александра Курбатова, поручика Лейб-гвардейского Семеновского полка
Октябрь 1812 года
22 октября. Вторник.
На другой день после вступления полка на большую смоленскую дорогу наступили большие непогоды. Светлейший князь приказал, где возможно, располагать армию по зимним квартирам.
Теперь я часто предаюсь размышлениям о своей жизни в походах, которую веду вот уже восемь месяцев, и которую, быть может, мне предстоит вести еще годы. Когда я сравниваю ее со своей прежней жизнью, то ужасаюсь чудовищному различию.
Французы продолжают бежать. Мы, по большей части двигаемся форсированным маршем. Третий день идет снег, и несмотря на то, что на привалах я согреваюсь у костров, руки у меня совсем окоченели.
23 октября. Среда.
Как только мы выступили в шесть с половиною часов, я был призван к полковнику. Он кратко представил меня драгунскому капитану, с которым мне предстояло отправиться в штаб генерала Чичагова. Его армия выступила из Пружан и двинулась к Несвижу, намереваясь достичь его в конце октября. Нам с капитаном было приказано явиться к этому сроку в Несвиж и вручить пакет генералу.
Едва начало светать, мы оседлали лошадей и вскоре выехали на большую дорогу, рысью двинулись вперед и к ночи преодолели тридцать верст. Помехой были снег и ветер. Заночевав в деревенском доме, мы с капитаном решили, чтобы прибыть в Несвиж к сроку, впредь следует форсировать марш.
29 октября. Вторник.
Благодаря снегу и ужасному холоду, это был самый мучительный переход, который мне когда-нибудь пришлось совершать. Драгунский капитан, который волею судеб стал моим попутчиком, оказался пренеприятнейшим господином. На ночевках, желая мирно заснуть, я бесился от холода и досады, он же пытался рассуждать о политике и образованности, переиначивая все на свой скудный лад. Человек необразованный, настоящий служака, он чертовски меня раздражал. Единственная, утешавшая меня мысль, заключалась о том, что завтра мы окажемся в Несвиже, в расположении войск Чичагова, после чего наши пути разойдутся.
30 октября. Среда.
Не застав в Несвиже армии Чичагова, мы с капитаном встретились с арьергардом неприятеля. Мой попутчик застрелен. Успев забрать у него пакет, я укрылся на кладбище средь пасмурного сосняка, над которым высились храм монахов бенедиктинцев и стены их монастыря.
Убежище оказалось небезопасным. Еще не стемнело, когда я столкнулся с французским офицером, и вступил с ним в рукопашную схватку. Мы яростно дрались, катаясь по обледенелой земле и поочередно беря верх друг над другом, до тех пор, пока мой неприятель по оплошности не скатился в яму, уготованную для чьей-то могилы.
Я стоял над ним с пистолетом в руках. Он молился, потом поднял голову и произнес: «Месье, убейте же меня поскорее».
Нет такой жестокости, которой бы не придумали люди во время войны. Но я, как видно, отношусь к тем несчастным, которые не способны убивать беззащитных.
Флешбэк № 10
Из воспоминаний Мишеля Шарбонье, капитана La Grande Armée
Октябрь 1812 года
В последний раз я видел императора в экипаже, где он диктовал какой-то приказ. От его хладнокровности не осталось и следа. Я заметил в нем нетерпение и раздраженность. Наполеон уже не был тем великим императором, которого я когда-то видел
