— И все-таки, — Адамберг вздохнул, — даже если он знает, что я спал с Ноэллой, установить связь с убийством не может. Это совпадение.
— Вы не любите совпадений.
— Нет.
— И он тоже. Девушку нашли на перевалочной тропе.
Адамберг замер.
— Это невозможно, Ретанкур, — выдохнул он.
— В маленьком прудике, — мягко добавила она. — Может, поедим?
— У меня нет аппетита, — буркнул Адамберг.
— А я проголодалась. Надо подкрепиться — вам, кстати, тоже, иначе сломаетесь.
Ретанкур остановила машину и достала из сумки сэндвичи и яблоки. Адамберг медленно жевал, рассеянно глядя в никуда.
— Даже если, — бормотал он. — И что это доказывает? Ноэлла постоянно торчала на тропе. С утра до вечера. Она сама говорила, что это опасно. Не я один там гулял.
— Вечером — один. И еще голубые, которым Ноэлла Кордель сто лет была не нужна. Полицейские много чего выяснили, в том числе то, что вы бродили по тропе три часа, с половины одиннадцатого до половины второго ночи.
— Я ничего не видел, Ретанкур. Я же говорил вам, что был пьян. Должно быть, шатался туда-сюда. Потом упал и потерял фонарик. Ваш.
Ретанкур вынула из сумки бутылку вина.
— За качество не ручаюсь, — сказала она. — Выпейте.
— Не могу.
— Несколько глотков. Прошу вас.
Растерянный Адамберг подчинился. Ретанкур забрала бутылку и тщательно закупорила ее.
— Они допросили бармена из «Шлюза», — продолжала она, — того самого, которому вы сказали: «Если копы подойдут, я тебя проткну».
— Я говорил о моей бабушке. Она была очень храбрая женщина.
— Может, и так, но им ваша фраза не понравилась.
— У вас все, Ретанкур?
— Нет. Еще они знают, что вы ничего не помните о той ночи.
В машине установилась долгая тишина. Адамберг откинулся на спинку, поднял глаза к потолку и застыл, как человек в состоянии шока.
— Я говорил об этом только Данглару, — глухо произнес он.
— Но им это известно.
— Я все время гулял по этой тропе, — продолжал он бесцветным голосом. — У них нет ни мотива, ни доказательства.
— У них есть мотив — тест на беременность, шантаж.
— Немыслимо, Ретанкур. Это какая-то дьявольская махинация.
— Судья?
— Почему бы и нет?
— Он умер, комиссар.
— Мне плевать. У них нет доказательств.
— Есть. На девушке был кожаный ремень, который она купила в тот самый день.
— Он мне это сказал. И что?
— Он валялся в куче листьев, рядом с прудом.
— И что?
— Мне очень жаль, комиссар. На нем ваши отпечатки пальцев. Они сравнили их с отпечатками, снятыми в вашей комнате.
Адамберг не шевелился, оцепеневший, оглушенный ужасными новостями, захлестывавшими его, как волны прибоя.
— Я никогда не видел этого ремня. Никогда его не расстегивал. А девушку не видел с вечера пятницы.
— Знаю, — эхом отозвалась Ретанкур. — Но у вас нет для Лалиберте другого виновного, кроме мертвого судьи. Да и алиби у вас то еще — потеря памяти. Они скажут, что судья был вашей навязчивой идеей, что ваш брат убийца, что вы вышли из себя и, оказавшись в такой же ситуации — пьяный, в лесу, с забеременевшей от вас девушкой, — повторили поступок Рафаэля.
— Капкан захлопнулся, — подвел итог Адамберг и закрыл глаза.
— Простите, что вышло так резко, но вы должны были узнать все. Во вторник вам предъявят обвинение. Ордер на ваш арест выписан.
Ретанкур выбросила в окно огрызок и повернула ключ в зажигании. Она не предложила Адамбергу сесть за руль, а он и не настаивал.
— Я этого не делал, Ретанкур.
— Незачем повторять это Лалиберте. Он плевать хотел на ваши уверения.
Адамберг выпрямился.
— Но, лейтенант, Ноэллу убили вилами. Где я мог взять такой инструмент на тропе? Из воздуха?
Он замолчал на полуслове.
— Говорите, комиссар.
— Делянка…
— Где?
— Примерно посередине пути, там был пикап с инструментами. Они выкорчевывают погибшие деревья и сажают клены. Я знал о ней. Мог проходить мимо, увидеть Ноэллу, оружие и воспользоваться им. Да, они могут выстроить такую цепочку. В ранах была земля. А размер вил отличается от размера тех, которыми пользовался судья.
— Вы правы, — кивнула Ретанкур. — То, что вы рассказали им о судье, ничего не поправит, скорее наоборот. Безумная, невероятная, маниакальная история. Они воспользуются ею, чтобы обвинить вас. У них был непосредственный мотив, вы назвали им глубинный.
— Человек со спутанным сознанием, мертвецки пьяный, с провалом в памяти, разозленный этой девицей. Я в теле брата. Я в теле судьи. Я выбит из колеи, я рехнулся. Все пропало, Ретанкур. Фюльжанс до меня добрался. Он внутри.
Около четверти часа Ретанкур вела машину молча. Ей казалось, что Адамбергу требуется передышка. Хорошо бы ему помолчать несколько дней, до самой Гренландии. Увы, этого времени у них нет.
— О чем вы думаете? — спросила она.
— О маме.
— Понимаю. Но это вряд ли своевременно.
— Когда все выходит из-под контроля, думаешь о матери. Делать нечего. Сейчас как раз тот самый момент.
— Как это нечего? Нужно бежать.
— Если побегу — сгорю. Это равносильно признанию вины.
— Вы сгорите, если во вторник появитесь в ККЖ. Вам придется гнить здесь до суда, а у нас не будет никакой возможности освободить вас, проведя собственное расследование. Вы останетесь в канадской тюрьме, когда-нибудь вас переведут во Френ. Получите минимум двадцать лет. Нет, нужно бежать.
— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Понимаете, что становитесь сообщницей?
— Да.
Адамберг повернулся к своему лейтенанту:
— А если это я, Ретанкур?
— Бежать, — ответила она, уклоняясь от ответа.
— Вдруг убил я, Ретанкур? — настаивал Адамберг, повысив голос.
— Если вы сомневаетесь, мы пропали — оба.
Адамберг наклонился, чтобы лучше видеть ее в темноте.
— Вы не сомневаетесь? — спросил он.
— Нет.
— Почему? Я вам не нравлюсь, все меня обвиняют. А вы не верите.
— Нет. Вы бы не убили.
— Почему?
Ретанкур поморщилась: она как будто размышляла над формулировкой.
