крадется, и неизвестные валят и убивают его, потому что тоже приходят в состояние повышенной боеготовности. А как иначе? Ведь он что-то заподозрил.
Похоже, единственный шанс выжить – это продолжить изображать глупца.
Не успел Харинов толком продумать, что и как лучше сделать, как его рот открылся и проговорил:
– Ставь чайник, дорогая, я дома!
А еще он снял скрипучие галоши, чтобы те чересчур уж не выдавали его. А что такого? Пришел домой – сними эти презервативы для ног и шаркай в свое удовольствие.
Главная палуба пустовала. Значит, дилетанты, не умеющие смывать кровь, находились на нижних палубах. «Или висят сейчас за бортом с ножиками в зубах», – с мрачным оскалом подумал патологоанатом.
Добравшись до рубки вдоль левого борта, Харинов, ежесекундно оглядываясь, полез под штурвал. Едва обратил внимание, что тот разбит и практически выломан из гнезда. Пальцы нащупали скрытую панель, а затем добрались и до автоматического карабина.
Кусок углеродистой стали неожиданно показался важнейшим предметом любого путешествия. Даже маломальского. Какой прок от воды или спичек, если они не способны в нужное время вышибить кому-нибудь мозги?
Палец сам перевел оружие в режим автоматической стрельбы. Благо на инструктаже по пути сюда Харинов не считал ворон. Он был не настолько безнадежен, чтобы не заинтересоваться штукой, поставляющей ему клиентов.
В полусогнутом положении, с карабином в потеющих ладонях, он двинулся в сторону лесенки, ведущей на нижнюю палубу. Увидь он себя со стороны, расхохотался бы. Да и кого бы не рассмешил доктор, неумело изображающий тигра в джунглях?
Однако увидел Харинов нечто иное. В полумраке лесенки поблескивали две пары глаз. Местные, мужчина с обожженным лицом и женщина с явственной проблемой челюсти, замерли на первых ступенях, готовясь подняться. В руках – ножи, в глазах – огонь. Змеи, а не люди.
Какое-то время Харинов и местные смотрели друг на друга – то ли изучали, то ли мысленно извинялись за возникшую неловкость. А потом руки патологоанатома затряслись.
Карабин, попыхивая дымком, изрешетил аборигенов, чуть ли не высадив их из собственной обувки.
– О-о-о, боже мой, о-о-о! – выдохнул Харинов, не веря в то, что он только что сделал. Ловя адреналиновый кураж, заорал: – Если кто остался – лучше выходите! У меня кончились патроны!
Но никто не объявился, чтобы воочию взглянуть на идиота с оружием в руках и настолько скверным чувством юмора. Харинов посмотрел на изрешеченные тела. Мужчина сгорбился в углу и будто пытался вложить голову в простреленный живот, а женщина приняла неудобную позу, говорившую о наплевательском отношении к собственному комфорту.
– Готовы, голубчики, – подытожил Харинов и испытал смутное удивление. Убивать было легко. Куда легче, чем проводить вскрытие.
Он вернулся в рубку и наконец-то заметил обстоятельство, на которое сперва не обратил никакого внимания. Аппаратура рубки была приведена в полную негодность. Нападавшие постарались на славу. В ход пошло явно что-то тяжелое, способное сминать и пластик, и металл. Ящичек, в который они перед высадкой сложили смартфоны, пустовал.
Но что это значило для него, Харинова?
– Только самое очевидное, – сказал он себе, – что я импотент сразу в двух вещах – связи и передвижении.
Возвращаться на остров не хотелось, но никакого другого варианта, как дальше поступить, похоже, попросту не существовало. Если не он, то кто поможет Лине, Симо и остальным?
На ум пришла развеселая мыслишка: что в конце всегда все упирается именно в них, в патологоанатомов. Следующая мысль развеселила Харинова еще больше: готовясь к визиту сюда, он смотрел «Изгоняющего дьявола», а следовало бы запустить «Крепкого орешка». Потому как его орешкам крепость бы не помешала.
К платформе для плавания Харинов возвращался уже по другому борту, по правому, смотревшему на море. Заметил припрятанный ржавый катерок, на котором, видимо, и приплыли неизвестные. Привязанное к поручню пеньковой веревкой, суденышко молчаливо покачивалось на волнах. Харинов постоял пару секунд, прикидывая, изменилось бы что-нибудь, заметь он катерок раньше. Пожал плечами, решив, что ничего не поменялось бы.
Заводя мотор лодки, Харинов обнаружил, что мужчина, пытавшийся его предупредить, топчется на берегу. Вероятно, развязка на катере его полностью устроила, если он, конечно, разглядел хоть что-то с такого расстояния.
«А если не устроила – получишь пулю в лоб», – подумал Харинов, после чего помахал неизвестному и ничуть не удивился, когда тот помахал в ответ.
Моторная лодка повезла тигра обратно в джунгли. Но перед этим тигр вернул на лапы галоши.
40. На дне
Картинка поражала яркостью цветов, и Ева с жадностью вглядывалась в них. Вот она тянет руку к голубой сахарнице и делает чай слаще. И мама рядом – хлопочет у стола. Принесенная ею выпечка, красная, такая красная, что больно смотреть, покидает противень и выстраивается на подносе. Красное к красному. И отец тоже рядом. От него пахнет машинным маслом, оставшимся под ногтями после установки колесной пары на грузовой вагон. И этот запах замечательно дополняет запах выпечки. И солнце, такое яркое, будто яичный желток, заглядывает в окна их гостиной.
Отец открывает рот, чтобы поблагодарить за обед, но Ева слышит только хлоп-хлоп. И мать с улыбкой отвечает, что неплохо было бы к вечеру хлоп-хлоп-хлоп.
А потом картинка отдалилась, и перед лицом Евы возникла неровная поверхность темного, чуть пористого камня. Стенка колодца. Хлопки, отравившие спасительную грезу, заняли свое место в реальности.
На постели, среди бугров из одеял, какой-то боров раскачивался на Лине. Ева знала это, чувствовала, слышала, но отказывалась видеть.
Самый первый посетитель их колодезного борделя особо ни о чем не задумывался и полез к обнаженному экспонату, который был ближе. Лина с легкомысленной, опиумной улыбкой помогла ему. Еве хватило одного взгляда на его пальцы, походившие на раздутые корни имбиря, чтобы она отвернулась. Эти пальчики были чересчур жадными, но Лина встретила их энтузиазм первооткрывателя с благосклонностью богини.
Отвернуться-то Ева отвернулась, только вот звуки никуда не делись. Внутренне она молила, чтобы все закончилось побыстрее, но девушка знала, что закончится это только с ее смертью, старостью или смертью от старости. Этот боров был уже четвертым, и все они, один за одним, елозили на Лине, этой невозмутимой каменной богине. Еве же оставалось уткнуться в стену и беззвучно сипеть, ожидая момента, когда на ее плечо ляжет уродливая клешня.
Пока что это спасало девушку. Реши посетители борделя заявиться толпой, и все закончится. Или начнется. Как посмотреть. По-видимому, существовали некие правила, согласно которым в Яму Ягнения слезал лишь один мужчина, но было лишь вопросом времени, когда община решит, что в колодец с двумя женщинами можно спускаться на
