Убедившись, что рядом никого нет, она подошла поближе и опустилась на гальку. К ее удивлению, беглец оказался ненамного старше ее, и она задалась вопросом: как за такую короткую жизнь можно совершить все то, в чем его обвиняли? Все опасения при виде него отпали сами собой: юноша был слаб, как котенок. Он поднял на нее серые глаза – красивые, даже при том что ресницы слиплись от песка. Корка засохшего ила у него на губах треснула, и он произнес:
– Помоги… пожалуйста…
Сорша могла бы бросить его здесь или позвать тюремщиков, но ее охватила жалость. Жизнь в нем едва теплилась – и наверняка угасла бы, окажись он снова в сырой камере. Подолом юбки она осторожно вытерла грязь с его лица. Беглец смотрел на Соршу с таким доверием, с такой благодарностью, что этот взгляд ее покорил. Никто и никогда так на нее не смотрел. Сорша уже тогда поняла, что поможет ему и спрячет его в пещере, скрытой от посторонних глаз.
Его звали Уинтер Бейтс. С каждым днем, с каждым обедом, который Сорша украдкой ему приносила, он набирался сил. Он рассказывал ей о своем прошлом и делился надеждами на будущее. Он умел рассмешить ее, как никто другой: мама и Прю никогда не шутили, а улыбались сухо, одними губами. И Сорша помимо собственной воли тянулась к нему и уже воображала будущее, в котором им не придется расставаться.
Уинтер понемногу приходил в себя, становился все крепче – как и ее чувства к нему.
А опасность подбиралась все ближе.
Жители острова всю неделю шептались, но Сорше это было не в диковинку.
Поначалу она не придавала значения ни косым взглядам, ни тому, как прерывались разговоры, когда она входила в лавку, или в церковь, или проходила мимо открытой двери. За восемнадцать лет на острове она привыкла, что в каждой бочке меда бывает ложка дегтя, что про нее постоянно ходят сплетни. Достаточно было не обращать на них внимания – и рано или поздно они затухали сами собой.
Однако на этот раз события приняли иной оборот. Что-то изменилось. Но ведь и вправду изменилось, напомнила себе Сорша. Она пошла на огромный риск, поставила под угрозу и собственную жизнь, и жизнь всей своей семьи. Стоял душный вечер, и от пота щипало под мышками. Сорша стерла капельки с верхней губы. Был уже почти конец августа, и долгое засушливое лето по-прежнему не желало сдавать позиций.
Она поспешила к ветхой хибаре, которую они с мамой и Прю называли домом. Над лавандой гудели сонные пчелы, измученные жарой. Подойдя к дому, Сорша увидела, что все окна и дверь открыты нараспашку.
Мама сидела во дворе и чистила картошку над тазом с мутной водой.
– Ты сегодня поздно, – заметила она. – Опять.
– Это все жара, – сказала Сорша, проходя мимо нее, в темный душный дом. В лицо ей ударил горячий воздух. Она поставила на стол корзину с камышом и вернулась наружу, утирая пот со лба.
– Это не жара. – Мама говорила тихо, но было в ее голосе что-то такое, что даже воздух словно бы стал холоднее. – Я знаю, где ты была, милая моя.
Сорша молча села на землю у порога, подняв облачко пыли. Рядом обнюхивала траву молоденькая рыжая кошка. Мама уже оставила попытки ее прогнать; эта блохастая кошечка объявилась неделю назад и ясно дала понять, что это теперь ее дом. Сорша потрогала пальцем кончик ее хвоста.
– Если не знаешь, откуда кто-то взялся, – не бросайся к нему с распростертыми объятиями, – сказала мама. Картошка плюхнулась в воду, забрызгав кошку, но та и ухом не повела.
– Про нас можно сказать то же самое, – ответила Сорша. Из-за жары негодование, сквозившее в ее голосе, было слабее обычного. – Правда, нас с распростертыми объятиями что-то никто и не встречает.
– Они нас терпят. Им и за это стоит сказать спасибо.
– Но почему? – Этот вопрос Сорша задавала уже не раз. – За что говорить спасибо? Почему нельзя просто уехать куда-нибудь, где нас никто не знает и ни в чем не будет винить?
– И как ты себе это представляешь? – отрезала мама. – Оставить людей, которые нас приняли?
– Со скрипом, – проворчала Сорша.
– Людей, трое из которых пожертвовали жизнью ради незнакомцев? Ради нас?
– Как будто я этого не знаю! – Сорша стукнула кулаком по земле, взметнув еще одно облачко пыли. Кошка чихнула. – Мам, тебе не надоело вечно чувствовать себя виноватой? Не надоело, что тебе постоянно об этом напоминают?
Снаружи лежал целый мир. Почему же мама настаивала, что они должны жить в ограниченном, замкнутом мирке?
– Ты привыкнешь, – отрывисто сказала мама. – Это не такая уж и большая плата за наши жизни. Они не забывают – значит, и мы не должны.
– Но в том-то и дело… – грустно заметила Сорша. – Здесь мы постоянно всем напоминаем о плохом. С тем же успехом нас могли бы посадить в тюрьму на соседнем острове.
– Не такая уж большая плата, как я и сказала. – Мама начала чистить новую картофелину. – К тому же я не знаю, можно ли нам вообще уезжать. Никому другому нельзя – затем этот остров и нужен.
– Они здесь, потому что их сюда сослали, – возразила Сорша. – Но мы-то не в ссылке!
– Это неважно. Мы тут живем как все и не выбираем, какие правила к нам относятся, а какие нет. – Мамины волосы сияли, словно подсолнух вокруг головы. У Сорши волосы были такого же медного оттенка, но совсем не кудрявились. На ощупь они были как шелк – такие волосы никогда не вьются.
– Люди шепчутся, – добавила мама.
– Они всегда шепчутся.
Мама кинула на нее быстрый взгляд и понизила голос.
– Ты им дала хороший повод! – Ногти у нее были бурыми от грязи; она скоблила картошку, и при каждом взмахе ножа Сорша чувствовала, что это по ней проходятся лезвием, обнажая ее душу, выворачивая наизнанку. – Есть вещи, которые так просто не скроешь, не спишешь на суеверия или вранье. Прятать кого-то – это не то же самое, что…
– Я не виновата, что все это умею.
– Нет. Но если ты что-то умеешь – это еще не значит, что это надо делать.
– Я никому не причиняю вреда, – прошептала Сорша. На глаза навернулись слезы, и она упрямо их вытерла. – Я просто хотела помочь.
– Знаю. – Мама отложила нож, повернулась к Сорше и взяла ее лицо в свои влажные руки, пропахшие землей. – Но для всех остальных это выглядит иначе. Они знают, что беглец выжил, иначе его уже вынесло бы на берег. Они знают, что он где-то прячется. Сегодня на острове опять были тюремщики. Искали его. Если тебя поймают, то отвезут на остров Расплаты и запрут в этом проклятом месте, и… и… – она умолкла и приложила ладони к собственным щекам, пытаясь успокоиться. Где-то поблизости зачирикала птичка.
– Они не смогут меня запереть, – сказала Сорша. – Если даже попробуют, я как-нибудь выберусь… спрячусь, когда они отвернутся…
– Только если тебя не заточат в башне, – прошептала мама. – А именно туда тебя и отправят. Там всегда содержат тех, кого подозревают в колдовстве.
