class="p1">– М-м-м… – всхлипнула, чуть ли не заходясь слезами. Ещё одна попытка. Кое-как встала, схватилась за перила. – Тим! – крикнула вслед сыну. – Тим, стой!
Я спускалась так быстро, как могла, но дверь внизу всё равно хлопнула раньше. Я прикусила губу и побежала, не обращая внимания на боль. Я не могу потерять его! Не имею права! Только не его! Паника гнала вперёд, лишая разума. Только догнать его, только обнять и удержать!
– Тим! – крикнула в отчаянии, выбежав из подъезда. По инерции пробежала ещё несколько метров, замедляя шаг. Двор был пуст. Посмотрела в одну сторону, в другую – никого. Только дворовый кот уставился с подозрением, проходя возле забора.
– Тимоша! – закричала я, давясь слезами. – Тим! Тим… – последний раз тихо, почти не слышно. – Тим… – совсем шёпотом.
Растерянная, я подошла к невысокому забору и опустилась на него. Штанина на колене была разорвана, сквозь дыру виднелась ссадина, ткань пропиталась кровью. Постепенно крови становилось больше. Она пропитывала бледно-розовый хлопок, и тот лип к коже. Губы задрожали. Шмыгнув носом, накрыла колено ладонью – не помогло. Влажное тепло под ладонью.
– Я никогда тебе не врала, – прошептала, плача. – Никогда, Тимоша. Я… – Глухие рыдания заглушили слова.
Только бы он вернулся. Только бы вернулся. Будь ты неладен, Дымов! Ты сам себя всего лишил! И меня! И вот опять…
Прошлое
Кто вызвал скорую, не знаю. Время от времени кто-то дотрагивался до моего плеча, в памяти всплывало обеспокоенное лицо женщины. Кажется, она что-то говорила, и, кажется, я даже что-то отвечала ей. Помню только, как визжала карета скорой помощи и как грубоватая фельдшер подталкивала меня внутрь.
В приёмном отделении народа было не много. Одна из медсестёр спросила меня про документы, а когда я замешкалась, сказала, что их может подвезти кто-то из родственников. Всё это было так быстро, что я терялась. Повторяла только, что они должны помочь, что мне больно. Мой малыш, мой мальчик! Мальчик. Я знала, что это сын – первенцем Егора мог быть только сын.
Положив на каталку, меня провезли по коридору. Я помнила, как резко вошла в вену игла, как кто-то сказал, что кровотечение слишком сильное.
В палате нас было двое: я и неразговорчивая женщина с засаленными волосами. Правда, она почти всегда сидела в коридоре. Держа в руках разбитый, раздавленный телефон, я пыталась собрать его, включить, хоть и знала, что это бесполезно. Рядом на тумбочке лежала сломанная рамка, за треснутым стеклом которой была наша с Егором фотография.
– Ничего ты не сделаешь, – прошамкала тётка, грубым коротким пальцем показав на мобильный. – Выбрось. У тебя же даже симкарточка сломана.
Мне хотелось, чтобы она замолчала и исчезла. Чтобы все исчезли хотя бы на несколько дней. Но женщина была права.
Отложив мобильный, я взяла рамку. Отогнула крепление и поморщилась. На пальце выступила кровь. Смотрела на набухающую каплю до тех пор, пока та не скатилась и кляксой не упала на пододеяльник.
– Малахольная, – бросила бомжиха, пройдя мимо.
Я положила ладонь на низ живота. Просидела так с минуту, потом всё-таки вытащила фотографию, а сверху на искалеченную рамку положила телефон и ставшую бесполезной симку.
В палате появилась медсестра. Подала мне градусник.
– Как ты, Поль?
– Нормально, – отозвалась я безэмоционально.
Сама не знаю, почему не назвала настоящее имя, когда меня спросили. Но жизнь в детском доме научила осторожности. Медсестра хотела было уйти, но вернулась.
– Кстати, будь готова, что полиция приедет.
– Зачем?
– Старшая решила перестраховаться. Я краем уха слышала разговор.
Я нахмурилась. Медсестра, должно быть, поняла, о чём я думаю.
– Тебе есть, куда идти?
– Найду что-нибудь.
Она помедлила. Потом сунула руку в карман и вытащила белый стикер. Протянула мне.
– Не выглядишь ты бродяжкой. Не знаю уж, что у тебя случилось, но… Я сама многое прошла, Поль. Это адрес ночлежки. Не отель, но хотя бы крыша над головой.
– Спасибо, – ответила шёпотом.
Медсестра кивнула и ушла. Я убрала стикер в рюкзак. Если идти к лифтам, на посту могут заметить. Но в конце коридора есть запасной выход. Главное, дойти до него. А там… Прижала к груди рюкзак, к нему фотографию. Подкатили слёзы. Нельзя. Не плакать. Всё ведь не так плохо.
– Могло быть куда хуже, – сказала тихо, давясь рыданиями и сама не веря в то, что говорю. Разве?!
Сколько бы я отдала за то, чтобы прижаться сейчас к Егору, уткнуться ему в грудь? За то, чтобы он обнял меня? Всё! Только что я могу отдать?
Край фотографии впился в свежую ранку. На пальце опять появилась кровь. Я вытерла её и смахнула слёзы. Спрятала снимок и встала. Грязный рюкзак стал совсем лёгким. Разбитая рамка и телефон остались на тумбочке, а больше у меня ничего не было. Только фото с признанием, выведенным на обратной стороне, и всё ещё тлеющий внутри уголёк надежды.
Глава 20
Егор. Настоящее
Фотография сына на дисплее появилась в момент, когда бармен поставил передо мной порцию двойного виски. За десять проведённых в Канаде лет я растерял всех друзей здесь. Да что друзей – товарищей как таковых, и то не осталось. Но чего ждать, если улетаешь за бугор в двадцать?
И всё же…
– Егор? – Голос сына звучал неуверенно, я сразу напрягся. – Ничего, что я тебе звоню? Ты же сказал, что я могу звонить в любое время.
– Что случилось? – Я бросил деньги рядом с нетронутым стаканом и быстро пошёл к выходу. – На заднем фоне был слышен шум. – Где ты, Тим? Где мать?
– Я… – Он шмыгнул носом. Я напрягся ещё сильнее.
– Ты в порядке, парень?
В дверях чуть не столкнулся с парой девиц. Одна из них глупо хихикнула и придержала меня за руку. Что она там говорила, я не слышал. Оттолкнул на хер. Хватит с меня таких вот полупьяных блядей.
– Ничего, – буркнул сын. – Просто… Можно я к тебе приеду?
Та-а-ак! И что за хрень? Я поймал взгляд девиц и отвернулся, слушая сына. Не хочет домой? С матерью поругался? Хмурясь всё сильнее, вышел на улицу.
– Ты где? – только и спросил, садясь за руль. – Скажи мне адрес. Сможешь? Или хотя бы что у тебя рядом.
Тима увидел сразу. Нахохлившийся, как воробей, он сидел за дальним столиком в самом углу забегаловки быстрого обслуживания. Ничего не говоря, я выдвинул стул и сел напротив. Тим глянул из-под бровей. Хмуро, волком. Ясно, то ли не хочет говорить, то ли опасается, что заставлю вернуться к матери.
– Что случилось?
Он
