в Деревушку. Там неподалёку от церкви и от дома пастора тянулась обширная каменная ограда, которая в старые времена окружала господскую усадьбу. Господский дом ещё напоминал о себе в некоторых местах, хотя основное здание было разрушено – где наполовину, где полностью. В доме этом жил когда-то храбрый вояка; он служил в чужих краях, совершил там много славных деяний и добыл себе многие богатства. Тогда он вернулся в Деревушку и на добытое построил прекрасный дом, в котором хотел отныне жить безвыездно. Но прошло некоторое время, и он заскучал в тишине, от которой отвык за долгие годы, проведённые в бурных странствиях. Он снова уехал и больше уже не вернулся.
Когда спустя много лет стало достоверно известно, что его нет в живых, дом унаследовал его дальний родственник из долины, но к этому времени дом уже слишком долго пребывал в запустении и пришёл в окончательный упадок, и новый владелец не захотел его восстанавливать. В дом пускали бедных людей, беря с них за аренду недорого, а когда очередная часть здания разрушалась, её так и оставляли в руинах. С того времени снова прошло много лет. Когда Дядя со своим сыном-подростком Тобиасом приехал сюда, он занял нежилой дом. С тех пор дом по большей части пустовал, потому что кто не умел принимать меры против разрушения и вовремя латать дыры и прорехи, тот не мог тут оставаться. Зимы в Деревушке, расположенной в предгорье, были долгими и суровыми. В помещении со всех сторон дуло и сквозило так, что задувало свечи, и бедные жильцы от холода тряслись. Но Дядя умел с этим справиться. Сразу после того, как он принял решение провести зиму в Деревушке, он всю осень готовил дом и часто спускался к нему, чтобы всё подправить и обустроить так, как ему нравилось. И в середине октября перебрался сюда с Хайди и козами.
Если подходить к дому сзади, то сначала попадаешь в открытое помещение: тут на одной стороне обрушилась вся стена, а на другой только её половина. Над уцелевшими остатками ещё возвышалось сводчатое окно, но стёкла были давно выбиты, и густой плющ увил раму до самого потолка, который ещё на чём-то держался. Потолок был сводчатый, какие встречаются обычно в часовнях. Далее через пустой дверной проём можно было попасть в просторный зал, где на полу местами уцелели каменные плиты, между которыми густо росла трава. Стены здесь тоже наполовину отсутствовали, равно как и изрядная часть кровли, и если бы несколько прочных колонн не поддерживали остаточный её кусок, то следовало бы опасаться, что в любой момент он обрушится на голову вошедшему. Здесь Дядя обшил все стены досками, а пол обильно покрыл соломой, потому что тут, в бывшем зале, должны были разместиться козы.
Затем надо было пройти несколькими коридорами, всегда наполовину зияющими так, что в них заглядывало то небо, то луг, то дорога. Но в самом конце коридора, где прочная дубовая дверь ещё крепко висела на петлях, попадаешь в большую, просторную комнату, ещё пригодную для жилья. Тут сохранились все четыре стены, обшитые тёмными деревянными панелями без щелей, и в одном углу стояла огромная печь, высотой чуть ли не до потолка, а на белых изразцах печи были крупные синие картинки. На одних картинках изображались старинные башни, окружённые высокими деревьями, а под деревьями шёл охотник с собаками. На других картинках было тихое озеро под тенистыми дубами, у озера стоял рыбак, закинув далеко в воду удочку. Вдоль печи тянулась лавка, на которую можно было сесть и разглядывать картинки.
Хайди тут сразу понравилось. Как только они с дедом вошли в эту комнату, она побежала к печи, села на скамью и не могла оторваться от картинок. Но, продвигаясь по лавке всё дальше, она добралась до задней части печи, и там её внимание привлекло новое явление: в довольно просторном закутке была построена из четырёх досок загородка, похожая на хранилище для яблок. Но в этой загородке лежали не яблоки, а постель Хайди, устроенная в точности так же, как было на альме: высокое ложе из сена, покрытое холстиной, и рядно в виде покрывала сверху. Хайди радостно вскрикнула:
– О, дед, это моя комната, ой, как красиво! А где же будешь спать ты?
– Твоя комната должна быть у печки, чтобы ты не зябла, – сказал дедушка, – а мою тоже можешь посмотреть.
Хайди поскакала по просторному помещению вслед за дедом, который открыл на другой стороне комнаты дверь, ведущую в маленькую каморку; там дедушка соорудил лежанку для себя. Но дальше была ещё одна дверь. Хайди открыла её и в удивлении замерла, потому что очутилась в своего рода кухне, но непомерно большой, каких она ещё никогда не видела. Тут дедушка проделал много работы, но ещё немало оставалось сделать, потому что со всех сторон были щели и дыры в стене, в них свистел ветер, тем не менее многие были уже заколочены досками, и эти заплаты походили на дверцы встроенных шкафов. Большую древнюю дверь дедушка умело закрепил скрутками и гвоздями так, что она теперь закрывалась, и это было хорошо, потому что дверь вела в помещение с разрушенной стеной, заросшей густым кустарником, в котором находило себе приют множество жуков и ящериц.
Хайди очень понравилось в новом жилище, она живо осмотрела все уголки и закоулки и уже на другой день, когда Петер пришёл посмотреть, как они устроились на новом месте, водила его по дому как заправская хозяйка. Она не давала ему покоя до тех пор, пока не показала все местные достопримечательности.
Хайди очень хорошо спалось в её запечном закутке, но по утрам ей всё казалось, что она просыпается на альме и должна немедленно раскрыть дверь, чтобы увидеть, отчего не шумят ели: не оттого ли, что на них высокой шапкой лежит плотный снег и тяжко пригнетает ветви? Каждое утро ей приходилось сперва подолгу озираться, прежде чем она осознавала, где находится, и всякий раз Хайди чувствовала на сердце какую-то тяжесть, которая душила её и давила тем, что она не дома в Альпах. Но потом до её слуха доносилось, как дед снаружи разговаривает с Лебедушкой и Медведушкой и как козочки громко и весело блеяли, будто хотели крикнуть ей: «Давай же, Хайди, выходи». Тогда она убеждалась, что всё-таки дома, и радостно выпрыгивала из постели и выбегала в просторный хлев. Но на четвёртый день Хайди озабоченно сказала:
– Сегодня мне надо наверх, к бабушке, она не может так долго оставаться одна.
Но дедушка не отпустил её.
– Не сегодня и не завтра, – сказал он. – Весь Альм наверху на сажень под снегом, а снег всё ещё идёт, даже крепкий Петер насилу выбирается. А такую малышку, как ты, Хайди, мигом заметёт – и не отыщешь. Погоди немного, когда снег схватится настом, тогда ты по нему мигом доберёшься наверх.
Ожидание давалось Хайди поначалу тяжело. Но дни были настолько наполнены трудами, что каждый из них пролетал незаметно и наступал другой. Каждое утро Хайди ходила в школу и училась старательно всему, чему её учили. Но Петера она в школе почти не видела, потому что он чаще всего пропускал занятия. Учитель был мягкий человек, который лишь изредка говорил:
– Кажется, Петера опять
