часто их упоминал.
Они шли уже довольно долго, и господин доктор сказал, что теперь Хайди надо возвращаться. Они попрощались, и господин пошёл под гору, но время от времени оборачивался. И тогда видел, что Хайди по-прежнему стоит на том же месте, смотрит ему вслед и машет рукой. Так делала когда-то его любимая дочка, когда он уходил из дома.
Стоял ясный, солнечный осенний месяц. Каждое утро господин доктор поднимался в Альпы и бродил там окрест. Дядя Альм часто сопровождал его – высоко, до самых скал, где старые, истерзанные ветрами ели клонились вниз, а где-то неподалёку, должно быть, гнездился беркут, потому что иногда он со свистом и криком проносился совсем низко над головами идущих мужчин. Господин доктор находил большое удовольствие в беседах со своим проводником, и его всякий раз удивляло, как хорошо Дядя знает все альпийские травы, знает, какая трава от чего помогает и как много ценного для себя он присматривает по дороге – то в смолистых елях и тёмных пихтах с душистой хвоей, то в кудрявом мхе, который пробивался между старыми корнями деревьев, то в мелких растениях и неприметных цветочках, которые росли на благодатной альпийской почве на самом верху.
Точно так же старик знал характер и повадки всех горных животных, больших и маленьких, и умел рассказать господину много забавного об образе жизни этих существ, населяющих скалистые норы, подземные пустоты и верхушки высоких елей.
Для господина доктора время в этих познавательных походах пролетало незаметно, и всякий раз, когда вечером он сердечно тряс на прощание руку Дяди, ему на ум приходили одни и те же слова:
– Дорогой друг, я никогда не ухожу от вас, не научившись чему-то новому.
Но во многие дни – обычно в самые погожие – господин доктор предпочитал уходить на прогулку вдвоём с Хайди. Тогда они подолгу сидели на живописном склоне Альп, куда привычно приходили с самых первых дней, и господин доктор просил Хайди читать наизусть стихотворные псалмы и рассказывать всё, что она только знала. В это время Петер сидел на своём обычном месте позади них, но был теперь кроток и больше не грозил кулаками.
Чудесный альпийский сентябрь подходил к концу. Однажды утром господин доктор, придя на альм, имел не такой радостный вид, как обычно. Он сказал, что это последний его день, ему пора возвращаться во Франкфурт; это стоит ему больших усилий, потому что он так полюбил Альпы, как будто это была его родина. Новость опечалила Дядю Альма, потому что он тоже пристрастился к беседам с господином доктором, а Хайди настолько привыкла каждый день видеть своего ласкового друга, что не могла смириться с мыслью, что однажды это кончится. Она смотрела на него вопросительно и удивлённо. Но это и в самом деле было так. Господин доктор попрощался с дедушкой и спросил Хайди, не проводит ли она его немного. Хайди пошла с ним за руку под гору, но никак не могла поверить в то, что он уходит насовсем.
Через некоторое время господин доктор остановился и заметил, что Хайди ушла уже довольно далеко от дома и ей пора возвращаться. Он ласково погладил курчавые волосы девочки и сказал:
– Ну, я пошёл, Хайди! Если бы я мог забрать тебя с собой во Франкфурт и оставить у себя!
У Хайди перед глазами сразу возник Франкфурт, много-много домов и вымощенные камнем улицы, а также фройляйн Роттенмайер и Тинетта, и она ответила с некоторой робостью:
– Всё-таки лучше, чтобы вы к нам опять приехали.
– Да, конечно, это было бы лучше. Прощай, Хайди, – нежно сказал господин доктор и протянул ей руку.
Девочка вложила свою ладонь в его руку и подняла к нему лицо. Добрые глаза, взиравшие на неё сверху, наполнились слезами. Господин доктор быстро повернулся и торопливо зашагал вниз под гору.
Хайди стояла не шевелясь. Любящие глаза доктора и слёзы, которые она в них заметила, сильно тронули её сердце. Она вдруг разразилась горьким плачем, бросилась вдогонку уходящему и, всхлипывая, закричала изо всех сил:
– Господин доктор! Господин доктор!
Тот повернулся и остановился.
Девочка догнала его. Слёзы текли у неё по щекам, и она с рыданиями говорила:
– Конечно, я хочу, я хочу прямо сейчас поехать с вами во Франкфурт и хочу у вас остаться, сколько вы захотите, только я должна быстро сбегать к дедушке и предупредить его.
Господин доктор, успокаивая, гладил по голове взволнованную девочку.
– Нет, моя дорогая Хайди, – сказал он самым ласковым тоном, – только не сейчас. Ты должна остаться под своими елями, а то ещё вдруг опять заболеешь у меня. Но послушай, я хочу тебя кое о чём спросить: если я однажды заболею и останусь один, захочешь ли ты ко мне приехать и остаться у меня? Могу ли я верить, что и тогда кто-то будет любить меня и заботиться обо мне?
– Да-да, тогда я обязательно приеду, прямо в тот же день, и я люблю вас почти так же, как дедушку, – заверила Хайди, всё ещё продолжая всхлипывать.
Господин доктор ещё раз пожал ей руку, подтолкнул её в спину, направляя в сторону дома, и быстро продолжил свой путь. Но Хайди осталась на том же месте и продолжала махать рукой, пока могла видеть удаляющегося господина и пока он не превратился в точку. Когда доктор обернулся в последний раз, чтобы взглянуть на далёкую Хайди и на солнечные Альпы, он тихо пробормотал:
– Хорошо там, наверху! Там выздоравливаешь душой и телом и снова начинаешь радоваться жизни.
Зима в Деревушке
Хижина на альме утопала в таком высоком снегу, что издали казалось, будто окна начинаются от самой земли. Ниже окон ничего не было видно, и входная дверь исчезла целиком. Если бы Дядя Альм остался тут зимовать, он каждый день проделывал бы то же самое, что приходилось проделывать Петеру-козопасу, потому что, как ни расчищай, за ночь всё заносило снегом заново. Петер каждое утро вынужден был вылезать из хижины через окно, и, если не было такого мороза, что за ночь всё смерзалось, он сразу тонул в мягком снегу так, что приходилось выбираться из него, разбрасывая снег во все стороны ногами, руками, а где и головой. Потом мать подавала ему из окна большую метлу, и Петер разметал себе ею дорогу, добираясь до двери. Там его ждала самая большая работа, потому что нужно было вычищать снег полностью, в противном случае он – если был мягкий, а дверь распахивали – валился всей массой в кухню либо смерзался в ледяную глыбу, и тогда дверь вообще нельзя было раскрыть, и люди оказывались замурованными внутри, потому что через маленькое окошко мог выскользнуть лишь Петер. И тогда время заморозков приносило с собой множество приятных удобств для него. Когда Петеру нужно было вниз, в Деревушку, он лишь открывал окно, выбирался наружу и тут же оказывался на поверхности твёрдого наста. Мать подавала ему изнутри санки, и Петеру оставалось только сесть на них и оттолкнуться, в любую сторону ему было под горку, потому что весь альм, куда ни глянь, представлял собой одну сплошную ледяную гору.
Дядя этой зимой не остался на альме: он сдержал слово. Как только выпал первый снег, он запер хижину и хлев и вместе с Хайди и козами перебрался вниз,
