Михайловне, она велела нам приходить за пол часа до спектакля, давала билеты. А мы искали в свою очередь варианты, где найти цветы, раздобыть чахлые гвоздики тогда было совсем не просто.
Во внутреннем проходном дворе театра по вечерам действительно собиралась толпа поклонников, но конной милиции не было. Другое дело, что жители ближнего дома кидались чем попало в собравшуюся толпу и поливали водой. Но их тоже можно было понять, шум от разговоров конечно был. Как-то в последний день закрытия сезона, уже поздно, Гену вынесли из здания театра на плечах, и он, высокий, стукнулся головой о косяк двери; во дворе вдобавок крутилась подгулявшая компания. Кто-то вызвал милицию, нас забрали в отделение, но никого не арестовали, подержали и выпустили. Его всегда окружало много разных людей. Конечно он был счастливым. После спектакля он был очень открытым с тонким чувством юмора. Но вне сцены его застенчивость, порой, проявлялась так явно, что я ловила себя на мысли: «Неужели такие люди идут в актеры?»
Из 423 представлений «Глазами клоуна» я наблюдала 370 выходов Бортникова на подмостки.
В конце 1969 года мы были на утреннем прогоне «Петербургских сновидений». После окончания спектакля все актеры высыпали на сцену. Бортников-Раскольников на поклонах вышел в арестантском халате с тузом на спине (каторжникам в случае побега стреляли в туз). Выход в таком костюме был только однажды. Спектакль произвел на меня сильнейшее впечатление, хотелось куда-то уйти, никого не видеть. Помнится, когда кто-то меня о чем-то спросил, у меня началась настоящая истерика.
Я помню блестящую речь Алексея Баталова в Доме Актера ВТО об игре Бортникова в спектакле «Петербургские сновидения». Сама я посмотрела с ним бессчетное количество спектаклей, это трехзначные цифры, сопровождала театр и на гастроли. Но двух одинаковых спектаклей никогда не было. Для меня Гена Бортников навсегда останется человеком необыкновенного таланта и великой загадкой.
Людмила Ивановна (Люся)
* * *
Театр им. Моссовета, в который я начала ходить регулярно с 1979 года, покорил меня своей подлинно интеллигентной и высокохудожественной атмосферой. Однажды мы попали на легендарный спектакль Юрия Завадского «Петербургские сновидения». Главную роль в нем исполнял знаменитый в театральном мире артист Геннадий Бортников. Достать билеты на спектакли с его участием тогда было практически невозможно, даже если они шли на сцене более 15 лет, приходилось стоять долгими часами, включая ночное время. Некоторые знакомые приезжали в 4 утра на такси, чтобы занять очередь на бронь в кассе театра. Нам повезло, мы сидели в партере достаточно близко к сцене, так что я могла иногда фотографировать.
Спектакль начался, и с первых минут зрительный зал замер от печально- пронзительной музыки композитора Юрия Буцко, сразу погрузившей зрителей в атмосферу Петербурга Достоевского. Затем взволнованно зазвучал проникновенный голос Юрия Завадского, который с доверительно-камерной интонацией, начал говорить о важнейших философских смыслах творчества Достоевского. Он рассказывал о сложных понятиях такими доступными словами, что каждое его слово мы воспринимали как Откровение. Таких слов о Достоевском мы не читали в учебной литературе.
На сцене отчетливо проявилась декорация А. Васильева, изображавшая темный двор-колодец многоэтажного дома, вертикально устремленный вверх, без неба над головой. Горизонтальный помост на авансцене был удлинен в проходе зрительного зала до 5–6-го рядов партера. На сцену вышел очень высокий, выразительный артист Геннадий Бортников, исполнявший роль Раскольникова. Его графически изогнутый силуэт сразу вписался в «петербургское» пространство сцены. Ветхая одежда не мешала эстетическому воздействию. Юрий Завадский был не только великим режиссером, но и тонким художником. Он применял символические художественные и театральные приемы, расшифровать которые все тотчас не удавалось, но воздействие их работало на подсознательном уровне. Спектакль поражал с первых минут.
Лицо Раскольникова напоминало иконописный лик; это был замысел Завадского, который создавал грим главного персонажа. Все исповедальные монологи Бортников произносил непосредственно в зрительный зал, как будто в глаза каждому из нас. В спектакле гармонично сочеталась внешняя эстетическая красота (декорации, музыка) и внутренняя (текст великого романа в духовном наполнении всех исполнителей).
Трактовку образа Раскольникова Геннадию Бортникову подсказал известный литературовед Л. П. Гроссман. Он предложил ему играть главного героя романа, опираясь на стихотворение Пушкина «Пророк». И актер как духовный воин каждый раз брал высоту. При всем драматизме содержания считывалась пушкинская легкость и стройность в отношении формы. Спектакль шел более трех часов и все время держал зрителей в огромном напряжении.
Очень многое в исполнении роли значил голос актера, мастерское владение интонациями, ритмом. Удивительный бархатный голос Бортникова, глубокого тембра был похож то на мелодию виолончели, то на обрыв струны, то на шепот ветра и листьев. Раскольников говорил негромко, но каждое слово – ни одного скомканного – было слышно везде, даже на галерке. Этот голос с нервным изломом был как отдельное самодостаточное произведение искусства. Когда он замолкал, зал сидел в полной тишине и напряжении, затаив дыхание.
Другой художественной краской были огромные темные глаза на бледном лице Раскольникова. Широко распахнутые, они горели как в лихорадке. Когда он выходил на помост, вставал на колени на уровне пятого ряда партера, доставая топор, и когда в другой раз кланялся до земли, признаваясь в убийстве, казалось, что не было долгих репетиций, что действие рождается впервые на наших глазах. Было страшно за него. Мы, зрители, чувствовали себя соучастниками происходящего.
Нельзя не сказать и о сверхвыразительной пластике Геннадия Бортникова, отсылавшей к балетному искусству. Вообще, глубокая внутренняя музыка роли чувствовалась во всех проявлениях этого артиста. Обладая потрясающей внутренней энергией, он отдавал себя зрителям полностью, вдохновляя их к сотворчеству и сопереживанию.
И в этом самоотверженном служении, а не просто игре, Бортникову опорой был замечательный актерский ансамбль театра. Особенно запомнился Порфирий Петрович в исполнении потрясающего артиста Леонида Маркова. Сойдясь в творческой «дуэли», оба играли на пределе сил, на разрыв аорты. В спектакле было несколько незабываемых сцен, но кульминацией стала сцена чтения отрывка из Евангелия о воскрешении Лазаря. Раскольников пришел к Соне Мармеладовой, чтобы признаться ей в преступлении. Роль Сонечки в тот вечер исполняла молодая талантливая артистка В. Карева. В полной тишине зрительного зала на сцене советского театра я впервые услышала чтение Евангелия. В этой сцене вокруг Раскольникова постепенно проявлялся ореол свечения. Он как бы просыпался от кошмарного сна.
Глубокое впечатление от главной сцены спектакля осталось на всю жизнь. Сценическое пространство превратилось в духовную кафедру, а декорации – в иконостас. Раскольников и Соня вдвоем наедине на огромной сцене говорили приглушенно о самом главном для спасения души человека – об исповеди, покаянии, о несении своего креста… Шел 1983 год, когда многие храмы были еще закрыты.
Финал спектакля также остался в памяти. На фоне взрывов, шума бомбордировщиков прозвучало великое пророчество Достоевского о мировой катастрофе, озвученное Юрием Александровичем Завадским. На заднем плане сцены возникал крест и на помосте, наклоненном в зрительный зал у основания креста лежал, распластанный крестообразно Раскольников. Его фигура читалась как отражение распятия. Раскольников в виде падшего человека, но рожденный изначально как образ Божий, способный воскреснуть как святой Лазарь по молитвам любящего человека и любящего Господа. Достоевский верил в человека и в любовь, которая может воскрешать. Что-то из вышесказанного произнести открыто Завадский тогда не мог, но он сказал главное словами Достоевского. И в последующие годы Завадский смог отстоять этот спектакль перед лицом советской цензуры, не допустив его искажения и закрытия. Легендарный спектакль шел почти 20 лет и воспитал несколько поколений благодарных зрителей, которые помнят его и сегодня.
Когда в 2007 году пришла печальная весть о кончине Геннадия Бортникова, мы организовали вечер в память легендарного артиста и 40-летия спектакля «Петербургские сновидения» в музее-квартире Достоевского. Сам Геннадий Леонидович постоянно обращался к образам Достоевского, рисуя самого писателя и его героев. Трудами исследователей творчества Достоевского имя народного артиста России Г. Бортникова включено в книгу «Ф. М. Достоевский. Энциклопедия». 2010 г.
Хотелось бы увидеть рядом с театром памятники – режиссеру Ю. А. Завадскому и артисту Г. Л. Бортникову, внесшим
