думать о докторе. Хватит. Не нужна, так не нужна. В конце концов, у меня тоже есть гордость.
Вернувшись домой, жарю себе гренки, варю большую чашку кофе, достаю с полки шоколадку с орехами, которую храню для самых тревожных случаев. Несу всё это в зал, ставлю поднос на стол и включаю телевизор.
Найду какую-нибудь передачу про животных и буду любоваться тем, как братья наши меньшие защищают потомство от хищников. С кошкой всё же пока повременю.
Но, наткнувшись на новости, решаю узнать, что же происходит в мире. А дальше мне становится в буквальном смысле плохо, потому что на экране наш город. Знакомые улицы, здания…
«В одной из палат Центральной клинической больницы, — звучит закадровый голос ведущей, — произошёл взрыв. По имеющейся информации, в результате инцидента погибли два человека.
Обстоятельства происшествия выясняются. Как нам пояснили в Минздраве и подтвердили очевидцы, на месте работают спасатели, восемь бригад экстренной медицинской помощи и представители регионального департамента здравоохранения.
По данным Министерства по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий, трагедия в больнице произошла в результате возгорания. Вспыхнуло медицинское оборудование. Какое именно, не поясняется. Предположительно эпицентр взрыва находился в отделении травматологии».
Глава 31
Наступил момент, когда уже неважно, какие у нас отношения и есть ли гарантия их продолжения. Я испытываю удушающий страх, и очень боюсь, что больше никогда не увижу Ткаченко.
Всё остальное уходит на второй план: и логика, и здравый смысл, и даже чувство самосохранения.
— Туда нельзя! — Перегораживает мне путь мужчина в форме МЧС.
Здание больницы оцеплено. А я ничего не соображу, шагаю вперёд, пытаясь прорваться, он удерживает меня за плечи, применяя силу.
— Послушайте! — тараторю, заикаясь. — Это очень-очень важно! Там человек. Он мог пострадать! Я должна знать!
— Здесь кругом люди. И все хотят знать! Отойдите на безопасное расстояние.
— Ну как же так?! А если с ним что-то случилось?!
А дальше каменное лицо и непрошибаемая стена. Я задаю одни и те же вопросы, но всё бесполезно.
— Списки пострадавших и погибших находятся на вон той доске, — привлекает к себе внимание рядом стоящий парень, тоже в форме.
Но, в отличие от предыдущего, он смотрит не перед собой, как отключённый от сети робот, а прямо на меня.
Погибших... Он сказал — погибших. В груди нещадно ноет, и все люди вокруг превращаются в серую гудящую массу.
Грубо толкаюсь, пропихиваясь к той самой доске и напрочь забыв о каких-либо правилах приличия. Список короткий. Погибших всего двое. Это не он. Раненых много, но, как я ни стараюсь разобрать фамилии, строчки и буквы скачут.
— Мужа ищешь?
Вздрагиваю. Рядом со мной молодая женщина. Она плачет, зачем-то делится со мной своей историей:
— Мой там был. Он лампу чинил, его вызвали. Я его найти не могу. Такая неразбериха.
— Я не знаю, кого ищу.
И это правда. Кто мы с ним друг другу? Наверное, никто. Но я должна знать, что с ним. Меня охватывает жуткая апатия и безысходность. Как будто больно физически. Выхожу из толпы. Опускаюсь на асфальт, сажусь на высокий бордюр. И даже не думаю, что выгляжу как-то не так. Если бы у меня был телефон! Его номер. Я бы просто позвонила. Но у меня его нет.
— Так кто тебе нужен? Врач или пациент? — опять пристаёт ко мне всё та же женщина, что не может найти своего мужа, чинившего лампу.
— Врач. Ткаченко Константин Леонидович.
— Врачи там, — указывает в сторону торгового центра.
— Почему?
— Потому что там пункт временной помощи организовали, и, если потерпевшие не тяжёлые, врачи оказывают первую медицинскую. Кому-то, естественно, сразу надо в больницу, а кого-то подлечат, перебинтуют — и он сам уходит.
Точно, какая же я дура! Он же не просто пострадавший. Он же ещё и врач. А зная его характер, уверена — он полумертвый будет помогать другим.
— А твой в каком отделении работал? — никак не уймётся незнакомка.
Мне хочется отмахнуться от неё, как от назойливой мухи, всё равно она с ним незнакома. Но я терплю. Из последних сил. У человека тоже горе.
— В травме. Он работал в травме. Вернее, — мотаю головой, — работает!
Женщина хмурится, а меня это прям раздражает. Она не знает, она ничего не знает!
— Если смена его была, тогда могло и прибить. Там потолок упал и балки, пожар был.
Смотрю на неё и хочу наброситься, чтобы не несла всякую ерунду! Чтобы рот вымыла с мылом. В ушах такой шум, что даже звуки сирен как будто глуше.
Встаю, толкаю её в сторону. Пусть не врёт. Бегу в торговый центр. Не хочу с ней разговаривать. Хочу узнать сама.
Внутри много людей. У некоторых перебинтованы конечности. Одни плачут, другие тупо смотрят перед собой, наверное, шокированы или оглушены.
Повертев головой, я вижу Разумовского. Он перевязывает руку какой-то девушке. И вроде понятно, что он-то точно знает, но я
