никуда не ездит, а тогда к нему съезжались только так. С теми, кто целует дьявола под хвост, у него всегда прекрасные отношения, обманывает он только в самом-самом конце, а так-то все контракты исполняются — как исполняет он до поры до времени свои контракты с Каддафи, Хусейном, Чаушеску, Путиным... Им всем до поры до времени очень прет, расплата приходит позже, но это, как говорят у нас в народе, дело наживное. Ясно заявлено одно: на президентской должности надо четко выделять приоритеты. Приоритетом Зеленского должен быть контакт с Россией, с Путиным, от них все зависит, а не от другого кого. Но он так и не пригласил «встретиться без всяких условий».
И, кстати, не так уж они и смеялись. Это Путин хотел, чтобы они смеялись. Как же: клован-президент, хо-хо-хо! Кто в этой ситуации будет клован и кто посмеется последним — мы, как говорится у нас в народе, будем посмотреть.
Сейчас уже мало кто помнит, что такое «Нормандский формат». Война заслонила эти попытки договориться и установить худой мир, эпоха Меркель, когда Запад искренне пытался укротить Путина и договориться с ним на его условиях, лишь бы не напал, уже три года как в прошлом. Но такой формат был, и на него даже возлагались надежды. Когда-нибудь Нормандия будет не только символом высадки союзников, но и олицетворением последней попытки этих союзников заклясть мировое зло. Бегло напомним, как это было.
Нормандская четверка называется так потому, что 6 июня 2014 года в Нормандии праздновалось 70-летие высадки союзников. Президентом Франции был тогда Франсуа Олланд — признаться, мало чем запомнившийся: самый непопулярный президент за всю историю выборов и единственный лидер Пятой республики, даже не попытавшийся избраться на второй срок. Именно Олланду явилась идея пригласить на праздник одновременно Путина и Порошенко, чтобы они попытались договориться. Договорились единственно о том, что будут регулярные встречи министров иностранных дел, а на полях саммитов — консультации президентов. Россия с 2014 года вела разговоры о федерализации Украины и особом статусе Донбасса. 11 февраля 2015 года после долгих приготовлений состоялась 17-часовая встреча в Минске, организованная Александром Лукашенко: он единственный, кому она была реально полезна, потому что на фоне Путина он временно перестал выглядеть главным монстром Европы и даже снискал репутацию миротворца. Россия упрямо заявляла, что выступает посредником в украинской гражданской войне — это вообще был любимый принцип: они там воюют, а мы всего лишь защищаем русскоязычное население. Особо муссировался тезис «ихтамнет», и российские войска на Донбассе во всем мире стали называть ихтамнетами. Положение Украины в тот момент было катастрофическое: как раз случился Дебальцевский котел, и договариваться под прямым военным давлением было необходимо. Разговаривали в Минском дворце независимости, в переговорах участвовали (в неясном статусе, они и подписали соглашения без указания должностей) тогдашние лидеры самопровозглашенных ДНР и ЛНР Захарченко и Плотницкий — Захарченко с тех пор взорвали, Плотницкого свергли после неудачного покушения, он бежал в Россию, где его не видно и не слышно. Запомнился он главным образом тем, что термин «Евромайдан» объяснял захватом власти в Украине евреями.
Минские соглашения, которые Порошенко подписал под страшным российским нажимом при миротворческом попустительстве Европы (Меркель и Олланд были искренне убеждены, что договариваться с Путиным можно и должно), были невыполнимы в принципе. Путин много раз с тех пор повторял, что Европа и Украина обманывали его сознательно и что никто эти соглашения выполнять не собирался; прежде всего не собиралась этого делать сама Россия, потому что контроль над границей к Украине так и не вернулся. Зеленский с самого начала говорил о необходимости пересмотра или адаптации Минских соглашений. «Коллективом "нормандского формата" мы не отделаемся, и никто не отделается. Сильные мира сего, включая Штаты и Россию, сядут и подпишут, что есть такой вот путь. Но там должно быть три-четыре-пять пунктов о безопасности нашей страны. Тогда это разговор». Он называл соглашения бездарными, ставящими Украину в заведомо проигрышную позицию, а накануне вторжения России, понимая, что терять нечего, высказался прямо: «Я запрыгнул в этот поезд, который, честно говоря, уже катился в пропасть. Под «поездом» я подразумеваю эти соглашения в целом. Каждый пункт представляет собой вагон, и когда начинаешь его разбирать, понимаешь: все устроено так, что одна сторона не может что-то выполнить, а другая сторона замораживает конфликт».
Из всего наследия Порошенко, будем откровенны, именно Минские соглашения были самым тяжелым и в некотором смысле постыдным для Зеленского пунктом. Ему приходилось отказываться от главного принципа Порошенко — любой ценой договариваться с Россией, а в это время, пользуясь передышкой, выстраивать нормальную армию. (Не будем делать из Порошенко соглашателя и пацифиста: риторика у него была отнюдь не мирная, и он с самого начала понимал, что мир на Донбассе не устраивает прежде всего Путина). Зеленский, отдадим ему должное, не предъявлял Порошенко претензий за этот насильно подписанный, по определению невыполнимый договор: думаю, единственными людьми, которые хоть отчасти верили в его осмысленность, были Олланд и Меркель, но и Меркель еще в 2014 году сказала Обаме по телефону, что Путин утратил связь с реальностью. Зеленский объяснил Минск так: «Я не увидел в договоренностях желания сохранить независимость Украине. Я понимаю их (Запада — Д. Б.) точку зрения: в первую очередь они хотели немного утолить аппетиты России за счет Украины. Промедление совершенно нормально в дипломатии». Ну вот, они промедлили, и что-то, возможно, действительно выгадали — у Украины было по крайней мере шесть лет, чтобы подготовиться к войне (Порошенко в интервью Би- би-си сказал — восемь). У России, правда, тоже. Украина свое время использовала более эффективно.
Зеленский вообще отличался от Порошенко главным образом тем, что не считал нужным придерживаться Минска, не считал те бесконечные переговоры важным результатом. Это вовсе не значит, что у него с самого начала не было иллюзий насчет Путина: были, но не столько насчет Путина, сколько насчет собственного обаяния и ореола успеха, который после триумфальных выборов его окружал. Он думал, что сумеет с Путиным договориться; что между ними, чем черт не шутит, возникнет взаимопонимание, что зловещий юмор Путина каким-то образом войдет в резонанс с черным временами юмором «Квартала»... да Бог знает, на что он особенно уповал: думаю, прежде всего на харизму. Это для актера вещь естественная. Перевернем страницу, ведь предвыборная риторика Зеленского была подчеркнуто мирной, языковой вопрос он предлагал отодвинуть, договариваться заново... Особенных надежд, как признавался он потом, не было: «Я сконцентрировался на вопросе обмена пленными и сказал главе администрации президента: Андрей
