другой берег – пошуметь и обстановку разведать, но послать некого: все более или менее подходящие силы брошены за Зею. Пришло известие, что в Забайкалье формируется отряд под командованием генерал-майора Ренненкампфа, но его ранее 8–9 июля и ожидать не следует.
В дверь постучал дежурный офицер:
– Ваше превосходительство, к вам два подпоручика и подъесаул Саяпин.
– Саяпин пусть подождёт, а подпоручиков зови.
Вошли два молодых офицера. Подтянутые, даже можно сказать поджарые, форма и сапоги чистые, не окопного вида, лица круглые загорелые, на обоих усики – у одного пшеничные, у другого чёрные. Первый вроде бы постарше. Оба из недавнего пополнения, и командующий их не знал.
– Судебный следователь подпоручик Соколов, – доложился первый.
– Второй Восточно-Сибирской артиллерийской бригады подпоручик Юрковский, – щёлкнул каблуками сапог второй.
– С чем пожаловали, господа?
Офицеры переглянулись, черноусый подтолкнул товарища.
– Ваше превосходительство, у нас предложение, – чётко доложил Соколов. – Мы собрали охотников, отличных стрелков, которые жаждут посчитаться с китайцами. Хватит терпеть их обстрелы!
Генерал поднял глаза к потолку:
– Боже, ты подслушал мои мысли! – И перенёс взгляд на офицеров: – Как же вовремя вы явились, господа! Но прошу меня извинить, есть несколько вопросов. А именно: сколько собралось охотников и когда готовы отправиться? Что нужно для экипировки?
– Охотников, ваше превосходительство, набралось больше полутора сотен, – отчеканил Юрковский.
– Точно сто шестьдесят восемь, – поправил Соколов. – С нами сто семьдесят.
Юрковский укоризненно глянул на него, качнул головой и продолжил:
– Отправиться готовы немедленно, но нужны лодки. Штук двадцать.
– Двадцать две, – уточнил Соколов. – При загрузке одна на восемь человек.
Юрковский вспыхнул, но сдержался. Пререкаться в присутствии генерала запрещал устав.
– Вы, Юрковский, с чем-то не согласны? – усмехнулся командующий.
– Никак нет, ваше превосходительство. Меня радует дотошность подпоручика Соколова.
– Соколов – судебный следователь. Он просто обязан быть дотошным.
– Так точно!
– Отлично, господа! Ваше предложение превосходно. Кто, по-вашему, должен возглавить группу?
– Подпоручик Юрковский, – Соколов опередил товарища. – Он хорошо ориентируется в обстановке и быстро принимает решение.
– Лучше более старший офицер, – качнул головой черноусый.
– На сегодня старшего офицера, пригодного для вылазки, у меня нет, – сокрушённо сказал генерал. – Поэтому командиром назначаю Соколова, а вы, Юрковский, будете заместителем. У вас получится хороший тандем. Возражений не принимаю. – Он придирчиво глянул на офицеров, но у тех был невозмутимо-отчуждённый вид. Генерал спохватился: – Да, лодки! У пристани, думаю, с десяток, а то и больше наберётся. Их надо перегнать к Верхне-Благовещенскому, там у Номоконова найдутся остальные. Отправляйтесь на третий участок самообороны, к капитану Зиновьеву, он организует перегон. И сегодня же в ночь – марш на тот берег! Постарайтесь разведать обстановку, главное – чего нам ждать, чего опасаться. Надеюсь, ваша вылазка поможет нам выстоять.
– И не повторить позора с избиением невинных, – сказал Соколов.
– Какой позор?! Какое избиение?! – вскинулся командующий.
– Вам не доложили? – догадался Юрковский. – Весь город говорит об этом!
– Да о чём же, чёрт побери?! – взорвался генерал. Белая борода его встала дыбом, глаза сверкали, дыхание сорвалось.
– Сегодня в первой половине дня две партии китайцев общей численностью тысяча пятьсот девяносто человек, – спокойно-напряжённым голосом заговорил Соколов, – были пригнаны под охраной в район Верхне-Благовещенского с целью переправы на тот берег. По пути туда были убиты больше десятка ослабевших и не желавших идти. На месте переправы охрана стала гнать китайцев в воду. Большинство не умели плавать и стали тонуть. Кто не шёл в реку, тех рубили топорами и расстреливали. Мало кто спасся…
– Хватит! – закричал Грибский, схватившись за голову. – Почему никто не остановил?!
– Полиция и казаки считают, что это делается по вашему приказу, и они не вправе его изменять.
Генерал рухнул в кресло и несколько секунд сидел, уставившись на портрет императора, висевший на стене кабинета. Потом повернул голову к офицерам.
– Ничего подобного я не приказывал, – сказал он твёрдо и уверенно. Встал и прошёлся. От ужаса и растерянности не осталось и следа. – Факты дикие, порочащие образ Российской империи, и по ним будет проведено тщательное расследование. Вы, Соколов, как судебный следователь по возвращении примете в нём участие. Хотя, должен сказать, я понимаю, почему такое случилось. Но – разберёмся со временем, кто и в чём виноват. А пока занимаемся тем, к чему нас призывает долг. С богом, господа! Да сопутствует вам удача!
Офицеры ушли, а Константин Николаевич, ощущая невыносимую усталость, снова опустился в кресло. «Господи, что же такое творится? – думал он. – Как ты мог это допустить?! Какой позор!» До него вдруг дошло, что позор падёт на его седую голову, и сможет ли он это пережить. Столько лет безупречной службы, и всё может рухнуть в одночасье! Надо что-то делать, что-то совершить… смыть кровью…
Мысли трепыхались, путаясь и тая, как табачный дымок, в пустеющей голове. Разбойничьи обстрелы… объявления о вторжении и разграблении города… Да, они могли так напугать население, что люди потеряли голову и этот свой испуг обрушили на китайцев, не разбираясь, мирные они или нет. Кто-то из философов, кажется, Гельвеций, говорил, что жестокость есть всегда результат страха, слабости и трусости. А он сам, генерал-лейтенант Грибский, жесток или нет? Вроде бы не боязлив, не трус, хотя где бы эти качества проявились, если ему не довелось участвовать в военных кампаниях? А насчёт слабости – бывает, но лишь в быту, по отношению к супруге и детям… И убеждён, что он – не мизантроп, не моральный урод, но… следует признаться, что ему нисколько не жаль ни китайцев, ни маньчжур – кто бы их разбирал! – ни англичан, ни бельгийцев и прочих немцев, – однако до боли сердечной он переживает за русских на КВЖД, за казаков своих, за солдат необстрелянных… Да и за горожан благовещенских, которые хоть и поддались вполне понятному гневу человеческому, но почти все, без различия сословий, ринулись на защиту города, на защиту русской земли…
В дверь постучали, и возник дежурный офицер.
– Ваше превосходительство, там Саяпин…
– Да-да, пусть войдёт. И подготовьте приказ, с 5 июля в области объявляется военное положение.
Кузьма Потапович начал было говорить об избиении, но генерал прервал:
– Я уже знаю. Что лично привело вас ко мне? Вы там были, видели?
– Я дошёл, когда уже всё было кончено. Мальчонку китайского не убили, я забрал его к себе. Пущай у меня живёт. Токо на него бумагу надо охранную, чтобы не забрали. С тем и пришёл.
– Хорошо. В правлении выпишут вам такую бумагу. Кстати, как его зовут, китайчонка?
– Дэ Чаншунь.
Грибский покачал головой:
– Не пойдёт. Скажут: какое отношение имеет Саяпин к какому-то Дэ, да ещё Чаншуню?
Кузьма почесал рыжую бороду:
– Пущай будет
