— У меня есть номер твоего телефона. Я мог бы найти тебя даже у слона в заднице, — плавно отъезжает он от тротуара.
Сквозь мокрое стекло и тихие команды навигатора, пытаюсь не замечать того, что Центр города становится все дальше и дальше, переходя в очень знакомые спальные районы. Висящая в салоне тишина волнует меня так же, как судьба пингвинов в Арктике, то есть на ноль из пяти. Больше всего меня волнует то, что мой дом приближается слишком быстро. Когда я бываю в одной машине с Романом Гецем, время всегда летит для меня слишком быстро. Это проклятое правило, из которого еще ни разу не было исключений.
Повернув голову, изучаю его профиль, подсвеченный огнями приборной панели. Четкие углы и линии, выверенные до последней мелочи.
Бросив на меня быстрый взгляд, позволяет мне не таясь изучать себя. Будто я хоть на один день забывала, как выглядит его лицо в профиль и анфас. Или как выглядит его подтянутое, одаренное всевозможными мышцами тело. Все вместе это он — невыносимо притягательный и совершенно не обаятельный. Когда я увидела его впервые, он вообще напугал меня до чертиков своей самоуверенностью!
Отвернувшись, вперяю взгляд в мокрый асфальт, ожидая того, что с минуты на минуту навигатор велит свернуть налево, и эта поездка закончится.
Похожие друг на друга многоэтажки обступают со всех сторон, и я прикусываю губу, понимая, что сейчас все это похоже на какую-то игру.
Что-то вроде игры под названием “просто не задавай, черт возьми, вопросов”.
Может быть я просто приму правила этой игры… Кажется, мне теперь терять нечего…
Медленно двигаясь по узкому двору, он прижимается грудью к рулю, осматриваясь и хмурясь. Не знаю о чем тут можно волноваться, потому что его машина могла бы припарковаться и сама, столько в ней электроники.
Когда рычание мотора стихает, Рома откидывает голову на сиденье и поворачивает ее ко мне. Его задумчивые взгляды на себе я ловила не один раз. О чем он думает я не знаю, но молчать мне сегодня не хочется.
— Хочешь поболтать? — спрашиваю, сложив на груди руки.
— Почему бы и нет, — отвечает монотонно.
Звук его голоса в замкнутом пространстве пробирается под кожу, будоража ее мурашками.
— Не знаю, чем тебя удивить, — пожимаю плечом, глядя перед собой.
— Мне казалось, ты достаточно изобретательна, — хриплые нотки в его словах вихрем перебрасывают меня в тот день, когда я заставила его втиснуться в скрипучую кабинку колеса обозрения.
И, несмотря на то, что я считала себя почти излечившейся, эти воспоминания отдаются тугой болью в моем сердце.
— Не думаю, что изобретательнее тебя, — говорю, предпочитая смотреть в окно.
Его талантов уж точно хватит на нас обоих.
— Мне казалось, ты была не против, — замечает Рома.
Фыркнув, стараюсь сдерживать эту предательскую чувственную дрожь своего тела. Я прекрасно помню, как ловко он с ним управлялся, и если он думает, что я дала ему отворот-поворот, потому что нашла кого-то по-изобретательнее, то я не собираюсь вдаваться в объяснения. Ведь сам он на них никогда не был щедр! Он… просто делал что вздумается. Каждый чертов раз.
— Ты забралась далеко от родных мест, — вдруг тихо говорит Гец.
Повернув голову, смотрю на него с подозрением.
Ловит мой взгляд своим, раздражая этой невероятной способностью смотреть прямо и без любого стеснения.
— Ты тоже… — бегаю глазами по его лицу, извещая о том, что так же знаю о нем “кое-что”. — Ты наводил обо мне справки? — спрашиваю, прочистив горло и сжимая в кулаки пальцы.
Как бы я не старалась быть такой же самоуверенной, жду его ответа все с той же тупой тяжестью в сердце, потому что, если это так, он будто касается своими руками чего-то сокровенного, а точнее… всех моих обстоятельств и надежд, а я не уверена, хочу ли делиться ими. Сейчас причины, побудившие меня сесть в его машину тогда, больше двух месяцев назад, кажутся ужасно глупыми. Беспросветно наивными.
Такой он увидел меня впервые? Наивной дурочкой? Фальшивкой с головы до ног?
— Только о твоей биографии, — отвечает, постукивая по рулю пальцами.
— И зачем? — говорю неожиданно хрипло. — В моей биографии ничего интересного.
Не знаю, как много знает он, но некоторые моменты из своей чертовой биографии я предпочла бы оставить при себе. Например уровень своего образования!
— Она не хуже, чем у многих, — бормочет, глядя вдаль и потирая свой подбородок.
— Так зачем? — выпаливаю, впиваясь глазами в его невозмутимый профиль.
Послав мне тяжелый взгляд исподлобья, не торопится с ответом.
Зачем он пришел, если прекрасно знает, что я ему не чета. Ни ему, ни его “невесте”, ни хоть одному человеку из его окружения?
— Чего тебе от меня надо?! — не выдержав, повышаю голос. — Хочешь потрахаться?!
— У меня нет проблем со слухом, — осаживает меня, будто я какой-то ребенок!
— Знаешь что, — рычу, хватаясь за ручку двери. — Я тоже хочу потрахаться! Моя соседка будет дома примерно через час, так что, будь добр, шевелись!
Его глаза превращаются в щелки, но я выскакиваю из машины раньше, чем его красивый рот успевает сказать хоть слово и, несясь к двери подъезда, с замиранием сердца слышу, как за моей спиной срабатывает сигнализация “мерседеса”.
Открыв дверь и закрыв глаза, жду, когда уверенные шаги за спиной окажутся достаточно близко, а потом ныряю в подъезд.
Смена этажей на маленьком табло лифта действует на меня, как обратный отсчет.
Вперив взгляд в мелькающие цифры, кожей чувствую молчаливое присутствие у себя за спиной. То, что господин Роман Гец там, за моей спиной, будит мандраж в каждой клетке моего тела. И то, что он помалкивает, не значит, что я не чувствую колючей энергии его раздражения.
Но он там, черт возьми!
Злой, раздраженный или какой угодно, он молча заходит в лифт вслед за мной.
Кабина кажется мне спичечной коробкой, из которой выкачали кислород, когда, нажав на кнопку шестого этажа, смотрю в его лицо.
Проводив взглядом мои пальцы, переводит его на меня.
Кажется, он планирует высверлить им дыру у меня на лбу, но чтобы он не делал, я могу думать лишь о том, что не шутила и не врала. Перспектива заняться с ним сексом самая необдуманная и самая, черт возьми, вожделенная!
Если он может брать от меня все, что ему захочется, почему я не могу сделать также?
На этот вопрос есть проклятая куча ответов, но ни один из них сейчас не имеет для меня значения, потому что, пока лифт двигает вверх, я тону. Тону в сверлящем, обещающем мне проблемы взгляде. Проблемы за мою дерзость, которую он проглотил, но судя по всему, послевкусие пришлось ему не по душе.
