закатных ворот можно. Дадим серебра вратарям[4], они нас выпустят. Хватай кожух, вон твоя броня, не забудь.
Миронег подошел, вырвал у нее из рук туес, отставил его подальше на стол, взял Усладу за плечи и заглянул в обезумевшие от тревоги очи:
— Ничего не случится. Князь из первых уст про гибель своего брата знать желает. Убедиться хочет, только и всего. Слышишь?
— А если нет? Я ж тебя сгублю…
— С чего ему меня губить, нешто я чего дурного сотворил. Пойду я, негоже ждать заставлять.
— Так и я с тобой.
Услада повязала поверх повоя убрус.
— Тут меня дожидайся, — снял с нее платок Миронег. — Вернусь скоро.
Он сказал это как можно уверенней, спокойней, чмокнул жену в бледную щеку и вышел в тусклый день.
То, что Ингварь пожалует, Миронег знал наверняка, даже удивлялся, чего князь так медлит. Бежать? А куда бежать по первому снегу в зиму? Замерзнуть в степных просторах, попасть в зубы к волкам или в петлю половцев? Из западни был один выход — разговор с Ингварем, и Миронег шел к княжьим хоромам.
В жарко натопленной горнице сидели только Ингварь и его сын Юрий. Ингварь заметно постарел с летней встречи, в кудрях прибавилось седины, на лбу проявился длинный пролом морщины. Князь сидел, насупившись и глядя в пол, за ним беспокойной тенью бродил Юрий, княжич все больше походил на отца.
Миронег, войдя, низко поклонился, и остался стоять у входа.
— Выйди да дверь прикрой, — приказал Ингварь детскому. — Ну, вот и встретились, бортник, али ты не бортник? — уставился на Миронега жесткий взгляд.
— Теперь и не знаю, кто я, — отозвался Миронег.
— А, может, ты от муромских засланный ворог, мне на погибель?
Вот это обвинение, и чего тут сказать?
— Я в Муроме ни разу не был, — как можно спокойней проговорил Миронег.
— Да ну? А вот мне так кажется, на муромского ты очень похож, — Ингварь подался вперед. — Те спят да видят, что мы друг дружке горла перережем, чтоб на столы наши сесть. Сочинили байку про какого-то там Военега, да братьев двоюродных стравили. Пусть, дескать, грызутся, а мы подождем.
Вот значит как! Миронег был разочарован, Ингварь не хотел воевать с Глебом, хватаясь за соломинку, чтобы оправдать душегуба. А чего Миронег ждал?
— Нешто Милята не сказывал, я в дружине Олега Пронского ходил? То от Мурома далече, — с достоинством проговорил Миронег.
— Сказывал, — согласно кивнул князь. — А еще сказывал, что давненько то было, и ты от Олега ушел. А куда, про то никто не ведает. Так чего б тебе к Мурому не податься, а может ты самого Юрия Владимирского доброхот, а?
— Княже, я, как все было, тебе поведал, — сдержанно отозвался Миронег. — Военег к тебе шел, гнали его люди Глебовы.
— А чего ж это он ко мне шел? Чего ж ему не в Муром идти?
Этого Миронег и сам точно понять не мог, объяснения Услады были слабоваты. Оставалось лишь пожимать плечами.
— А я тебе скажу, — поднялся князь, — от того, как ты лжешь!
— Мое дело сказать, а верить тебе али нет, то, светлейший, в твоей власти, — начал раздражаться и Миронег.
«Он трусит, а я виноват!» Ох, как хотелось бросить это прямо в лицо упрямцу.
— Думаешь, я тебя не признал, — Ингварь снова сел, вытягивая ноги, — там, на ладье, а? Ты меня в воду скинул.
— Я жизнь тебе, светлейший, спас, то верно, — не стал отпираться Миронег.
— Душегубство на себя не взял, то похвально, — скривился в усмешке князь, — а кто тебя подослал мои кораблики пожечь?
— Я твои лодьи не поджигал. Увидел — горит, разделся да с того берега приплыл, уж все пылало, — по-своему описал картину Миронег.
— И морду черным успел намалевать, чтоб тушить ловчей. Думал я тебя под личиной не признаю?
— Того и намалевал, что знал — на меня подозрение падет, — буркнул Миронег.
Может, он бы и сознался сейчас, как на самом деле все было, не стал бы изворачиваться, но в чужой избе одна одинешенька сидела Услада и к ней надобно было вернуться.
— Крест могу поцеловать, что лодьи не поджигал, — перекрестился Миронег.
— Ну, после такого-то страшного навета на княжью кровь, нарушение крестоцеловальной клятвы — мелкий грешок, — процедил князь.
— Я те, княже, жизнь спас, — упрямо напомнил Миронег.
— От того пока живой стоишь. Эй! — крикнул Ингварь. — В поруб его.
— Отец, подожди, — неожиданно вылетел из-за спины отца Юрий и перекрыл дорогу воям, готовым забрать Миронега. — Подожди. То правда не он лодьи поджег.
— А кто ж? — скрестил руки на груди Ингварь, от его тяжелого взгляда Юрий потупил очи.
— То по моему приказу было, — покраснел до корней волос юнец.
— Ты в своем ли уме?! — рявкнул отец. — Кто надоумил?!
— Ну, ты ж не хотел верить, на гибель шел… а ведь правдой все оказалось, — затараторил Юрий. — Да, откуда ж мне было знать, что ты на лодье спать ляжешь, ведь никогда не спал. А коней мы вывели. Ну, сгорели бы лодьи, беда не велика, конными бы домой поворотили.
— Нянька, старая хрычовка, надоумила? Ей всякое вечно мерещится, — скривился князь.
— Ну нет же. Я ж тебе уж сказывал, блаженный меня у церкви остановил. Пророчествовал — нельзя идти в Исады, гибель ждет. Я ж тебе то говорил, а ты ж не поверил. А выходит — правда была! Блаженные, им же многое открыто.
— Или средь Глебовых у кого совесть проснулась, — себе под нос проговорил Ингварь. — Потом потолкуем, одни, — махнул он сыну. — Ну, чего встали, в поруб этого бортника тащите, — напомнил князь опешившим детским.
— Отец, за что, он же не виноват? — удивился Юрий.
— Разобраться надобно. Пусть пока посидит, — отмахнулся отец.
Миронега, подхватив под руки и для порядка приложив пару раз по загривку, поволокли в врытую в землю клеть. Следом полетела охапка соломы на подстилку. Дверь с шумом захлопнулась.
