пояснил Гримюр.
– С тобой что-то случилось?
– Да неважно, что случилось, – снова вмешался Гримюр. – Я только хочу, чтобы ты его не отдавал в LoveDeath.
– Конечно, – сказал Симон.
Гримюр отвел его в сторону и остро взглянул в глаза:
– Я серьезно говорю! Я управляющий этого предприятия. Я такого повидал, что вы себе и не представляете, хомячки несчастные! Я могу тебе довериться, ты не отдашь его в LoveDeath?
– Кто я, по-вашему?
– Ты бес и информатор.
– Я друг, я за него горой!
Симон протиснулся через толпу бесов, вывел Индриди на улицу, под дождь, и посадил в машину. Охранник с трудом выпроваживал из проходной разгорячившихся бесов.
– Не слушай его! – крикнула старушка в платке. – У меня насчет этого юноши дурные предчувствия!
Индриди сел на переднее сиденье, а на заднее они бросили пластиковый мешок с его мокрой одеждой.
– Берегись! Он увезет тебя в LoveDeath! Давай лучше с нами! – кричали ему ребята у забора.
Симон захлопнул дверь. «В отделе настроения что-то не так», – подумал он снова.
– По-моему, волчица воет, – мрачно прошептал Индриди и прислушался. Действительно, где-то в недрах фабрики жалобно выла Серая Волчица.
Симон тронул с места и поехал в центр. Вариантов оставалось не так-то много. Ему досталась девятилетняя «Тойота». Это было лучшее, что он смог раздобыть на комиссию.
– Вы должны завершить продажу за неделю, – внушал ему продавец в автосалоне. – Если нет, будете платить как за прокат.
– Вы не понимаете? – переспрашивал Симон. – Это же я – я – буду водить «Тойоту». Это выгодно самой «Тойоте».
Продавец посмотрел на него сочувственно и покачал головой:
– Вам же уже не восемнадцать, друг мой. И непохоже, что вы все еще звезда.
Индриди сидел рядом с Симоном и молчал. Симон проехал Лёйгавегюр и описал круг по району порта. От правой ноги Статуи Свободы к левой. Потом опустил стекло и обратился к прохожему в вязаном свитере:
– Прекрасная модель. Без первого взноса. Плате жи маленькие.
Их накрыло волной дождя. Индриди вяло смотрел в окно на море, а потом вздрогнул и взглянул на часы. Было почти пять. Над столицей летел зеленый вертолет размером с автобус. Его держали в воздухе два винта устрашающих размеров, а под ним был подвешен деревянный дом эпохи викингов, который раньше стоял перед Национальным музеем. Вертолет миновал город и исчез в черной туче, которая набрякла над горой Эсья.
– Всё везут на север, – сказал Симон.
– Кроме меня, – простонал Индриди.
– И твое время придет, – ответил Симон.
– Сигрид встретится с Пером Мёллером в восемь. – Индриди закрыл глаза. Если его душа – корабль, то сейчас она несется к этой скале, не слушаясь руля. Он спрятал лицо в руках. – «Где там надежда и мир мой весь?»
Симон смотрел на дорогу и напряженно думал, а на его линзе копилась гора предложений. Одной рекламы порно было столько, сколько он не видел никогда в жизни. Где-то в городе Мария отметилась, что чувствует себя как будто заново родилась после партии в теннис против Сьонни и Бинни. Затем ему пришло оповещение:
[поздравляем! индриди х. находится поблизости. подтвердить отправку в LoveDeath? предлагаем комиссию 75 %. внимание! при выборе опций «магний» и «нитрат алюминия» комиссия 80 %! последний шанс!]
[Подтверди сейчас!] – замигало у него перед глазами. Симон взглянул на часы и пробормотал: «Черт побери, если не отвечу я, то отзовется другой».
На ближайшем перекрестке он развернулся, а на следующем свернул резко направо и вырулил на автомагистраль, ведущую на плоскогорье. Индриди сидел рядом, хрупкий, как птичье крылышко. Он спросил:
– Куда это мы едем?
Симон не отводил взгляда от дороги:
– Ты знаешь, что ты мне никогда не был особен но симпатичен.
Индриди не отвечал и смотрел себе в ноги.
– Ты знаешь, что я звонил тебе только для того, чтобы нажиться.
Сигрид иногда говорила, будто видит Симона насквозь, но Индриди во всем старался находить хорошее. Он верил в доброе в этом человеке.
– Я не выношу ту музыку, которую тебе навязывал. Меня тошнило от наших походов в кино. Я ненавижу книги, которые тебе рекомендовал. У меня аллергия на ржанбургеры, и я люблю Марию!
– Понятно, – ответил Индриди и безнадежно вздохнул. – Значит, ты тоже хочешь отвезти меня на север в LoveDeath.
– Нет, – ответил Симон. – Я отвезу тебя на север спасать любовь.
– А что я тебе за это буду должен? – спросил Индриди.
– Ничего, – ответил Симон.
Индриди посмотрел на него, увидел, что тот говорит совершенно искренне, и кивнул.
– Я тебе верю. Спасибо тебе большое, – произнес он.
У Симона словно гора с плеч свалилась. Он вдохнул, его наполнили легкость и трепет; так они и ехали в этой девятилетней «Тойоте»: по равнине Мосфелльсхейди и потом по Блаускоугахейди, мимо подножий Аурмансфедля, через Скьяльдбрейд и вдоль восточной стороны ледника Лангъёкюдль – по прямой широкой дороге на север, в долину Экснадаль, где любовь научно доказана, где смерть светла, а из-за облаков светит звезда Лавстара.
– Спасем любовь!
Спасать нужно было любовь ненаучную, глупую – а материнская любовь Серой Волчицы оказалась столь сильна, что она почувствовала, как Индриди уходит от нее все дальше и дальше. Она чувствовала себя так, как будто у нее из сердца вытягивают тонкую резинку, и если она вдруг лопнет и ударит ее, то будет неописуемо больно. Она извивалась, тяжело дыша, а резинка все натягивалась, и стало уже нестерпимо, и она завыла, заметалась, стала царапать и кусать стену так, что песцы посходили с ума и начали аггагавкать, а за ними и Микки-Маусы заверещали и замимимикали, как будто их режут: «Мимимикки! Мимимикки!» Начальник охраны, дрожа, прокрался по мостику над бункером и выстрелил в волчицу шприцем с транквилизатором. Настала тишина; откуда-то появился зоолог-швед, и вдвоем с начальником охраны они стали связывать волчицу – не заметив, что шприц пролетел мимо. Волчица лежала на спине, вывалив язык, но как только настал подходящий момент, она схватила завопившего охранника и откусила ему руку, а потом подпрыгнула, приземлилась на мостике, промчалась через бывший птичий зал и вылетела на улицу. Материнский инстинкт вел ее на север кратчайшим путем.
Гримюр стоял на остекленном мостике между главным офисным корпусом и самой Птицефабрикой и смотрел волчице вслед.
– Вот и нет у нас волчицы, – пробормотал он и закурил трубку. – Вот ведь как вышло: Микки-Маусы злые, а Серый Волк – добрый. – Он прислонился лбом к стеклу. – И все идут на север, в черную дыру, – добавил он печально.
Над вершиной Эсьи стоял необычно плотный мрак.
